"Евгений Богданов. Поморы (Роман в трех книгах, кн.1)" - читать интересную книгу автора

мужики!
- Не оста-а-авим! - послышались утвердительные, хотя и немногочисленные
возгласы. - Пойдем с тобой. Уж привыкли.
Вавила поворачивал собрание явно не в то русло. Панькин, выждав немного,
обвел взглядом рыбаков. Красные, вспотевшие лица их были возбуждены,
растерянны. Тихон чувствовал, что в их умах борются два решения: вступить
ли в кооператив или остаться с Ряхиным и Обросимом. Вон сидит рыбак
Тимонин: лоб весь в морщинах, а глаза часто и растерянно мигают. Уж, поди,
десяток лет "ломит" Тимонин на купца и семью кормит тем, что заработает у
него. А ну-ка, попробуй отвернись от Вавилы - что будет? Если кооператив
окажется делом нестоящим, суму придется надевать. И другие так же думают.
"Надо действовать решительнее", - подумал Панькин и сказал, будто камень
бросил:
- Чего думаете, мужики? Вавиле недолго в Унде королем быть. Приходит конец
его власти!
Мужики примолкли, стали искать взглядами Ряхина. Тот, вытянув руку, тыкал
в Панькина пальцем:
- Грозишь? Какое имеешь право? Потому грозишь, что партейную книжку в
кармане носишь? Я тоже человек трудящийся. Смотри, брат!
- Не грожу, - спокойно сказал Панькин. - Но поскольку ты частный
собственник, а Советская власть частную собственность отменила - сам
думай, куда жизнь клонится. Я со своей стороны скажу: кооператив - дело
очень нужное для государства и для нас. И потому вот беру бумагу, карандаш
и записываюсь в него первым. - Он быстро забегал карандашом по бумаге,
потом распрямился, улыбнулся. - Кто следующий?
Следующими записались два человека из партячейки.
- Еще кто?
- Меня запишите! - донесся с заднего ряда звонкий голос.
- Кого? Не вижу!
Родька быстро пробрался ближе к столу.
- А-а, Родион Елисеевич! - вскинул брови Панькин. - А сколько тебе лет?
- Какой пай вносить будешь, Родька?
- А снастей-то у тя много?
- Ходить в море-то все зуйком будешь али кормщиком?
- Большак да малый - вот те и кооперация, - ядовито вплелся в общий шумок
голос Обросима. Панькин от таких обидных слов заиграл желваками, однако
сдержался. Мужики смеялись, хотя и недружно, с оглядкой.
Родька, побурев от обиды, повернулся к двери. Панькин его остановил:
- Погоди, Родя, не обижайся. В кооператив, я думаю, мужики тебя примут, а
пая с тебя не спросим, потому что отец твой погиб в уносе. Сядь, слушай.
Наступила тоскливая, гнетущая тишина. Нарушили поморы вековой обычаи - не
обижать сирот, отцов которых погубило море. И от этого к каждому сердцу
стала подбираться тоска. Стало стыдно, что неуместным смехом обидели парня.
Дорофей Киндяков не выдержал, встал и, волнуясь, заговорил трудно, словно
бы ронял в зал тяжелые слова:
- Надобно почтить сегодня, на смене нашего курса к новой жизни, память...
достойного помора Елисея Михайловича Мальгина. Снимем шапки, помолчим!
И все дружно встали. В молчании застыли лица. Немногие бабы, бывшие тут,
поднесли к глазам концы платков.
- Можно сесть, - сказал Панькин.