"Жан Бодрийяр. Символический обмен и смерть" - читать интересную книгу автора

идентичность того, что развивается. Симулякр именно в силу своего
нереального, "ненастоящего" статуса не обладает собственным содержательным
ядром, которое могло бы конфликтно превозмогать само себя в ходе
диалектических революций, - он представляет собой пустую форму, которая
безразлично "натягивается" на любые новые конфигурации, так что "интеграция"
предыдущей фазы симулякров, о которой упоминает Бодрийяр, ни в коем случае
не должна пониматься по аналогии с гегелевским Aufhebung. "Снятие" возможно
при развитии и взаимодействии самостоятельных сущностей - но какая же может
быть диалектика в отношениях между цифрами или знаками дорожного движения,
то есть между объектами сугубо условными, обретающими свое бытие только в
соотнесении с кодом?
В этом смысле и следует понимать постоянные у Бодрийяра нападки на
диалектику. В своей ранней "Системе вещей" он (как и ранний Ролан Барт) еще
допускал существование некоего "пулевого" уровня вещей - уровня
технологической функциональности, не зараженной вторичными,
социально-психологическими факторами и функциями; в этой книге
темпоральность убегающей модели еще характеризовалась как "формальная
идеализация процесса превосхождения",[23] то есть некоторое искажение
"правильного" диалектического процесса. Напротив, в позднейших книгах он не
устает повторять, что диалектика - вредная иллюзия наподобие марксистской
потребительной стоимости вещей, которая на самом деле есть лишь "вырожденная
форма меновой стоимости";[24] это миф "золотого века" политической экономии
и орудие властного господства: "в истории мы наблюдаем торжество церкви и
диалектики (включая диалектику "материалистическую")" (наст. изд., с. 267),
радикальные же идеи типа фрейдовского "влечения к смерти" существуют только
вне всякой диалектики:
Каждая наука, каждая рациональность живет столько, сколько длится этот
раздел [между теорией и практикой. - С.З.]. Диалектика лишь формально
упорядочивает его, но никогда не может разрешить. Диалектизировать инфра- и
суперструктуру, теорию и практику, или же означающее и означаемое, язык и
речь - все это тщетные попытки тотализации (наст. изд., с. 360).
Влечение к смерти необходимо защищать от любых попыток
редиалектизировать его в рамках каких-либо новых конструктивных построений
(наст. изд., с. 268).
Диалектика была способом мышления - и способом бытия и становления
вещей - на стадии симулякров первого и второго порядка, еще сохранявших
связь с вещами и их идентичностью. На нынешней, третьей стадии эта логика
идентичности и подобия (репрезентации) сменяется логикой отличия и
означивания (коннотации). В самом деле, коннотация, как ее описал вслед за
лингвистами Копенгагенской школы Ролан Барт, являет собой
квазидиалектическую процедуру, в ходе которой первичный знак интегрируется
вторичным, как бы "снимается" им. Но - именно "как бы". Между первичным,
"естественным", и вторичным, "мифическим" значением нет никакого родства,
второе не вырастает сколь угодно конфликтным образом из первого, а лишь
механически присоединяется к нему извне; если уж искать виталистские
параллели, то отношение двух знаков скорее походит, как уже сказано, на
паразитизм или вампиризм. Таковы две принципиально отличных модели знако- и
вообще формообразования, смена которых ознаменовала собой границу XIX и XX
столетий в европейской культуре.
Последние два столетия диалектику обычно рассматривают как средство