"Олег Блоцкий. Евграфьев (Рассказ) " - читать интересную книгу автора

Заговорщицки подмигивая, значительно убирая суровость в голосе, тем
самым, по его пониманию, искусно пряча кнут за спину и вытягивая из кармана
пряник, Женя начинал опутывать вопросами бордового водителя.
Леха, теребя края куртки пальцами, отвечал коротко и уклончиво. Ромкин
наседал. У Машталира окончательно пропадал голос, он становился на редкость
косноязычным и с тоской смотрел на Евграфьева, лицо которого вновь закрывала
книга.
Прапорщик сдавался, фальцетом матерился и посылал Леху коротко,
по-военному ясно и просто.
Машталир бочком выползал из комнаты, напоследок роняя: "Вас... того...
тощлейнант Митреев... зовут".
- Вызывает, боец, вызывает! - взрывался Ромкин. - И не Митреев, а майор
Митреев. Остолоп! Понял, Мачта!?
Евграфьев предупреждал Машталира, что пойдут они вместе, и просил Леху
подождать на улице. А Ромкин лежал на кровати и долго не мог успокоиться. Он
проклинал Митреева, всех "прапоров - жучар и сволочей", а также прочих
гадов, "которые людям жить по-человечески не дают".
Женя болезненно переносил всеобщее недоверие к своей персоне и то, что
его не только не замечают, но с каждым днем задвигают все дальше в угол как
не очень нужную в хозяйстве вещь.
Ромкин ежедневно занимался лишь тем, что водил солдат в столовую,
строил их перед отбоем, да пересчитывал трусы с майками в каптерке. В город
Женю ни на одной из таинственных машин никто не выпускал. От этого Ромкина
пронимала черная тоска.
- Всю Сороковую продали, гады, а нам - шиш, - переживал Женя, закинув
ноги на дужку кровати.
- Да будет тебе, - говорил Евграфьев. - Не хлебом единым! - и выходил
из комнаты.
Ромкин чесал грудь и долго размышлял, что это означает. Если без хлеба,
то вроде, как и не пожрал. А китайские сосиски из банок вообще кажутся
пресными и несъедобными, хоть выплевывай. Как тут без хлеба?
Шагая к машинам, Машталир с Евграфьевым разговаривал "за жисть". Леха,
захлебываясь от новостей, радуясь, что лейтенант не перебивает, торопился
передать все, что произошло у него дома.
Сестра замуж выходит. Хлопец толковый. С их улицы. Теперь, вот,
женятся. Мамка особенно довольная, потому что Ленька мужик работящий и в
стакан не смотрит (здесь Машталир явно цитировал мамкино письмо, которое он
перечитывал по нескольку раз на день). Ленька в колхозе трактористом. Так
что дрова, сено там привезти теперь хорошо будет. Другим он тоже возит. Но
бутылками не берет, только деньгами. И к Маринке ласковый. Подарки дарит. Не
то что другие хлопцы - один раз пройдут по улице c танцев и сразу лапать.
Ленька дом строить будет. Заживут! - радостно говорил Машталир, и последнее
слово у него выходило, как "заживуть", совсем по-крестьянски, очень прочно и
в то же время мягко.
Евграфьев кивал головой и ему виделся свежесрубленный новенький дом,
где у раскрытого окна счастливо пьют чай из самовара Маринка с Ленькой.
- Маринка, грит, обстановку купят. Хорошая будет обстановка: телевизор
цветной, шифоньера и даже ковер с медвежатками. Я Маринке косметику взял.
Махмуд, дуканщик знакомый, подарил. Как узнал про сеструхину свадьбу, так на
бакшиш и подарил. Вот девки завидовать Маринке будут! А Леньке часы купил -