"Павел Блинников. Служба Радости " - читать интересную книгу автора

пережевывают, и берет начало медленный, длящийся вечность процесс
переваривания. Представили все это? Тогда уясните раз и навсегда - это
только цветочки! По-настоящему все гораздо-гораздо-гораздо-гораздо-гораздо
хуже!!!
Правда, что-то пробивается в сознание помимо боли. Маленькие обрывочки
фраз:
- ...илая...
Великий Гояба, когда это прекратится?!
- ...ерпи...
Как, как такое можно "ерпеть"?
- ...ожко...
Пошел в жопу! Странно, правой щеке вроде немного полегчало. Но в
остальном - БОЛЬНО...
Соня смотрела на медленно плывущий поток воды. Дон расширился примерно
раза в два, где-то сзади трещало радио, сообщая подробности трагедии. Что
там понимают о трагедиях? Картина происходящего вот - прямо перед Соней.
Готка видела высоченные деревья, проплывающие в мутных водах, пластиковые
бутылки, разбитые лодки и трупы, трупы, трупы. Рыбы плавали кверху белым
брюхом, собаки, а вернее их куски тоже тут, даже некоторые птицы не смогли
спастись от вала воды. И конечно, люди. Дон стал братской могилой для сотен,
а может и тысяч людей. Мужчины и женщины, старики и старухи, мальчики и
девочки... Особенно жалко детей, потому что их на удивление много. Наверное,
просто не успели спастись, или решили посмотреть, что это там за большая
волна движется на них?
Пока ехала вдоль Дона, Соня слушала радио. Волна обогнала ее авто -
скорость водяной смерти оказалась слишком большой. По пути, готка видела -
почти все прибрежные города и села смыло напрочь. Единственное исключение,
станица Багаевская. По необъяснимым причинам, за пять километров до нее, вал
ушел севернее и прорыл новое русло. Теперь Багаевская, единственное место,
где сегодня не хоронят, не отпевают, не плачут над замусоренными водами,
проклиная ни в чем не повинный Дон. Но больше всего жертв в Ростове.
Несмотря на эвакуацию, около пяти тысяч трупов. И все из-за Трохиных.
Грустное зрелище. Но на берегу еще одно и едва ли менее грустное. Соня
потому и смотрела на реку, чтобы не видеть страдания Манады. Мертвая лежала,
крепко привязанная к четырем вбитым в землю кольям. Она дергала медленно
отрастающими ногами и вопила так, что на километр вокруг все птицы улетели в
теплые страны. Слева от нее на коленях стоял Жюбо. Он наклонился и что-то
шептал ей в ухо. Соня не слышала всего, но иногда вопли мертвой стихали и
долетали теплые слова курьера.
- Милая потерпи, - говорил Жюбо. - Еще немножко осталось, потерпи...
Мертвец врал как стоматолог. Такой бессовестной лжи Соня не слышала
никогда. Сразу же видно - Манаде еще долго терпеть. Вот уже полчаса она
стенает, а ноги отросли всего до колена. Правда, выглядит она сейчас гораздо
лучше, чем когда готка приехала. Как только мертвые выбрались на берег, Жюбо
позвонил, отобрав мобильник у какого-то проезжающего крестьянина. Соня
оказалась в десяти минутах езды и, прибыв, ужаснулась от увиденного. Манада
снова стала безногой, но ладно бы только это. В груди дыра, сердца нет,
правое легкое напоминает кучу фарша. В животе тоже дырень размером с кулак,
оттуда вываливается кишечник. Зубы выбиты, левый глаз вытек, на голове с
корнем выдрана большая часть волос и, как завершение, валяющаяся неподалеку