"Уильям Блейк. Избранные стихи " - читать интересную книгу автора

его идеях тоже отозвался как о свидетельстве "безумия", но прибавил: "Оно
для меня интереснее, чем здравый смысл Вальтера Скотта и лорда Байрона".
Вордсворт и здесь сводил давние литературные счеты - под старость это
сделалось для него чуть ли не основным занятием, - но тем не менее искру
сильного дарования он сумел почувствовать при всей своей заведомой
предвзятости. Однако в "безумии" этого таланта не усомнился и Вордсворт.
Своего рода миф, сложившийся еще на заре творчества Блейка, сопутствовал ему
до конца.
Что же побуждало современников с такой уверенностью говорить о
"безумии", о "больном", пусть и сильном, воображении, о нездоровых грезах и
воспаленной фантазии? Отчего так драматично сложилась судьба Блейка,
оказавшегося молчаливо, но непробиваемо изолированным от английской культуры
рубежа двух столетий, от возможного читателя, возможного зрителя?
Ответ, кажется, напрашивается сам собой: его художественное видение
было слишком новаторским, чтобы найти понимание и отклик у людей того
времени. Были, конечно, исключения, но уж очень редкие. Томас Баттс,
министерский чиновник, плененный дарованием Блейка и плативший ему по гинее
за лист, доставляя основной заработок. Или - уже в последние годы -
начинающий художник Джон Линелл, чье имя сохранилось в истории живописи не
только благодаря собственным работам, но прежде всего потому, что он заказал
Блейку дантовский цикл. Для других, включая и тогдашних знаменитостей, Блейк
был слишком необычен, слишком огромен - и как художник, и как поэт.
Требовалось время, чтобы ясно проступили масштабы и сущность сделанного им в
искусстве.
Конечно, Блейк, как многие великие художники, опередил свою эпоху. В
этом смысле драма его жизни не так уж необычна, тем более - для эпохи
романтизма, чьи герои столько раз расплачивались за свой вызов духовной,
социальной, художественной косности, снося издевки и поношения, гонения и
травлю.
Но Блейк - явление резко специфическое и на таком фоне. Само его
видение, современниками почитавшееся безумным, а потомками - гениальным,
обладает настолько своеобразными истоками, что тут вряд ли уместна (и уж во
всяком случае недостаточна) до стереотипности обобщенная романтическая
формула непризнанности как своего рода непременного условия бытия настоящего
художника.
Начать хотя бы с того, что волею обстоятельств Блейк и в самом деле
был, по тогдашним меркам, дилетантом. Академия его не признавала. Издатели
не брали его книг. В типографии был напечатан только самый первый, еще почти
ученический сборник "Поэтические наброски" (1783), где повсюду слышатся
отголоски сентиментализма, в частности "Ночных мыслей" The Complaint; or
Night Thoughts on the Life, Death, and Immortality, 1742-1745) Эдварда Юнга
(Edward Young, 1683-1765), которые Блейку впоследствии довелось
иллюстрировать. Средства для издания ссудил приятель Блейка художник Джон
Флаксмен. Свою лепту внес и священник Генри Мэтью, в чьем доме собирались
прихожане, не чуждые литературных интересов. Он без ведома автора исправил
несколько включенных в книгу стихотворений, и это возмутило Блейка. Автор
забрал тираж из типографии и уничтожил его почти полностью. Больше он
никогда не обращался за помощью к такого рода благодетелям. А ни один
типограф не рискнул бы выпустить книжку безвестного автора за свой счет.
И Блейку пришлось стать собственным издателем. Он изобрел особый способ