"Казимеж Блахий. Ночное следствие " - читать интересную книгу автора

барон ответил: "Кому ты это говоришь, англичанин? Прусскому барону?"
Господин капитан только рассмеялся, начал ходить большими шагами по комнате
и говорить, что Кольбатцы всегда слишком любили деньги. Вспомнил даже барона
Иоганна, который повесился в башне. Он, должно быть, хорошо знал все
семейство, этот капитан Харт. Тогда барона Каспара охватила ярость, и он
тростью смахнул весь фарфор со стола, растоптал его вдребезги и вопил, как
гренадер, которого ведут сквозь строй. Потом успокоился, как говорил мой
дедушка, и принес из спальни документ, который вручил Харту. Мой дед помнил
даже, что говорил господин барон господину Харту: "Франц, в твоем
присутствии я вручаю господину Харту свое завещание". А вы должны знать,
герр гауптман, что господин Каспар не имел наследников, если не считать
Вольфганга, который еще до австрийской кампании сбежал из Гданьска с
какими-то моряками. И если он давал такой залог, значит сделка была
нешуточной. Но тут господин барон вдруг потребовал, чтобы капитан Харт тоже
отдал ему что-либо в залог, в знак того, что он никому ничего не скажет о
сделке. Господин Харт разгневался, стал стучать кулаком по столу и кричать:
"Тебе дают двенадцать тысяч английских фунтов. Десять дают поляки, две - я.
Мало?! За высадку и ночлег. Мало?!" Так он говорил. Господин барон ответил,
что мало. И тогда сказал, чтобы господин Харт вручил ему королевский
вексель. Что это такое, мой дед не знал, но, наверное, было что-то очень
важное, так как капитан Харт схватился за пистолет, который всегда носил на
поясе в кожаной кобуре. Господин барон начал смеяться и сказал, что если не
получит в залог королевский вексель, то с высадкой и ночлегом ничего не
выйдет, что его залог, то есть завещание, важнее, чем двадцать тысяч фунтов
и королевский вексель, вместе взятые. И еще сказал господин барон Каспар,
как запомнил мой дедушка: "Хартманы всегда были изменниками. Вспомни своего
предка Шимона, Артур Харт!" После чего капитан Харт вытащил желтый кожаный
бумажник и достал оттуда очень старую бумагу. Дедушка хорошо запомнил, что
он вынул бумагу, желтую, как кожа, с большой толстой печатью и вручил ее
господину барону. Дедушка снова подписался под соглашением, которое гласило,
что они оба обменялись такими-то и такими-то документами и вернут их друг
другу после отъезда поляков. Утром поляки сошли на берег. Их было двадцать
три. Все в кожаной одежде. Вооружены до зубов. У каждого по два больших
пистолета и новенькие английские многозарядные карабины. Перевезли на двух
шлюпках оружие и боеприпасы в замок и легли спать. Должно быть, совсем
измотались, так как когда явились жандармы, то лишь двое успели вскочить на
ноги и схватиться за оружие. Дедушка рассказывал, что эти двое далеко не
убежали, только в дюны, отстреливались из пистолетов минут десять, потом
затихли. Наверное, у них кончились патроны.
Фрич внезапно умолкает и ленивым жестом поправляет очки. Поднимает
глаза и долго, вопросительно смотрит мне прямо в лицо. Я молчу. Фрич
наливает себе остывшего чая и медленно пьет, словно обдумывая каждый глоток,
Затем снова смотрит мне в глаза.
- Это было предательство, Фрич?
- Да, это было предательство, герр гауптман. - Он снимает очки, вертит
их в руках, стеклышки поблескивают, разбрызгивая золотистые искры.
- Кто? - спрашиваю я тоном следователя.
- Поляков было двадцать три человека, - информирует меня Фрич. - Среди
них - одна женщина. Так говорил мой дедушка. Их расстреляли днем, на дюнах,
и там же похоронили. Но могилу уже нельзя отыскать. Года два назад приезжала