"Д.Благово. Рассказы бабушки " - читать интересную книгу автора

колокольчик с петухом. Напротив бабушки у стола кресло, в которое села
матушка и стала слушать, что говорит бабушка; а я, довольный, что после
неподвижного сидения в карете могу расправить ноги, отправился по всем
комнатам все осматривать с любопытством, как будто видимое мною видел в
первый раз.
Надобно думать, что я до тех пор был еще слишком мал и ничего еще не
понимал, потому что все, что представлялось моим взглядам, мне казалось
совершенно новым.
Поутру бабушка кушала свой кофе у себя в кабинете, и пока не откушает,
дверь в гостиную не отворялась; в 10 часов замок у двери щелкнет со звоном,
бабушка выходит в гостиную и направо от кабинетной двери садится у окна в
мягкое глубокое кресло и работает у маленького столика до обеда, то есть до
трех часов, а если работает в пяльцах - вышивает ковер, то остается в своем
кабинете и сидит на диване против входной двери из гостиной и видит тотчас,
кто входит из залы. Когда она бывала дома, то принимали прямо без доклада.
Опишу наружность бабушки, каковою я начал ее помнить с детства и
каковою, с едва заметною для меня переменой, она осталась до самой ее
кончины в 1861 году, когда ей было 93 года.
Бабушка была маленькая худенькая старушка с весьма приятным бледным
лицом; на ней тюлевый чепец с широким рюшем надвинут на самый лоб, так что
волос совсем не видать; тафтяное платье с очень высоким воротом и около шеи
тюлевый рюшевый барок; сверху накинут на плечи большой темный платок из
легкой шерстяной ткани или черный шелковый палатин. Как многие старушки ее
времени, она остановилась на известной моде, ей приличествовавшей (1820-х
годов), и с тех пор до самой кончины своей продолжала носить и чепец, и
платье однажды усвоенного ею покроя. Это несовременное одеяние не казалось
на ней странным, напротив того: невольное внушало каждому уважение к
старушке, которая, чуждаясь непостоянства и крайностей моды, с чувством
собственного достоинства оставила за собой право одеваться, как ей было
удобно, как бы считая одежду не поводом к излишнему щегольству, но только
средством, изобретенным необходимостью, приличным образом удобно и покойно
себя чем-нибудь прикрыть.
Десять лет моего детства провел я в доме бабушки и с детства слышал ее
рассказы, но немногое от слышанного тогда осталось в моей памяти; я был еще
так мал, что не придавал настоящего значения слышанному мною и то, что
слышал сегодня, - забывал завтра. Десять лет спустя, когда, лишившись своей
незамужней дочери,5 с которою она жила, бабушка переехала на житье к нам в
дом и жила с нами до своей кончины, в эти двенадцать лет слышанное мною живо
врезалось в мою память, потому что многое было мною тогда же подробно
записано. В числе этих двенадцати лет мы провели безвыездно три года - 53,54
и 55 - в деревне.
и тут в длинные зимние вечера бабушка любила вспоминать о своей прошлой
жизни и нередко повторяла одно и то же.
То, что я тогда записал, могу передать со всею полнотой подробностей,
которые доказывают, что говорит очевидец, припоминающий когда-то виденное, а
то, что я позабывал или иногда и ленился записывать подробно, слишком
доверяя своей памяти, я передаю только в очертаниях и кратких словах, не
желая вымышлять и опасаясь исказить точность мне переданного.
Все те мелочные подробности ежедневной нашей жизни, которыми мы
пренебрегаем в настоящее время, считая их излишними и утомительными,