"Внимание, мины!" - читать интересную книгу автора (Величко Иван Андреевич)

Дни тяжелые, но радостные

События на фронтах разворачивались быстро. Враг был выброшен с Северного Кавказа. В сентябре 1943 года освобожден Новороссийск.

Весной 1944 года с группой матросов мне пришлось уехать в Новороссийск. Там я доложил о нашем прибытии оперативному дежурному базы. Нас направили в распоряжение капитана 2 ранга Корнилова, представителя минно-торпедного управления флота.

Разместились минеры в селе, расположенном километрах в семи от Новороссийска.

Дня два устраивались на новом месте.

Потом начали знакомиться с обстановкой. В селе все дома были целы. А вот город и порт оказались сильно разрушенными. Бросалось в глаза большое количество невзорвавшихся противотанковых мин и артиллерийских снарядов. На Мысхако такие снаряды встречались через каждые пять метров. В чем дело? Мне ответили:

— Эти артиллерийские снаряды — бронебойные.

А ими стреляли по суше. Снаряды приспособлены для поражения брони. Если они не встречают серьезного препятствия, то не взрываются.

По Новороссийску разгуливали не долго; пришлось работать на тральном складе.

Цемесская бухта и фарватеры, ведущие в Новороссийск, были сильно засорены минами. Работы по тралению предстояло много, и мы занялись подготовкой тральных средств. И начальство, и рядовые матросы постоянно искали пути, чтобы побыстрее очистить район от мин самых различных типов. В результате этих поисков и появились «подводные наездники», о которых хочется рассказать.

...Командир нашего отряда капитан 2 ранга Михаил Федорович Чеков, ушедший в то утро в штаб бригады, вернулся оттуда быстро. Был он явно не в духе. Подчиненные старались не попадаться ему на глаза, хотя знали, что командир отряда — человек тактичный, обладает высокой выдержкой, и его личное настроение никогда не сказывается на служебных взаимоотношениях с людьми. От Чекова доставалось лишь тем, кто пренебрегал уставными требованиями, нарушал дисциплину или относился к исполнению своих прямых служебных обязанностей спустя рукава.

Чеков считал, что командир бригады напрасно обвинил личный состав его отряда в медлительности, нерасторопности при обследовании фарватера и причалов Новороссийска. Люди работали без устали, уже забыли, когда сходили на берег. Они знали: идет война, фашистские самолеты сбрасывают мины, и, чтобы обеспечить безопасное плавание кораблей и транспортных судов, приходится трудиться и днем и ночью. Материальная часть поизносилась, требует замены, не выдерживает нагрузки, а военные моряки порой без сна и отдыха выполняют боевую задачу.

— Ничего знать не хочу, — говорил командир бригады, — Обеспечить безопасный проход кораблей и судов в районе базы — наша наиглавнейшая задача. Надо выжать все, на что способны техника и люди.

Командир отряда созвал старшин-водолазов. Подчиненные знали: раз Чеков не в духе, совещание будет коротким. Так оно и получилось.

— Я знаю, что вы работаете много и устали, — сказал командир. — Но идет война, отдыхать некогда. Завтра из Новороссийска выходит большой караван. Задача — к утру доложить в штаб бригады, что фарватер чист. Все! Можете разойтись.

Водолазы расходились неохотно. Почему их не выслушали, не спросили мнение каждого?

Первым вышел из каюты командира водолаз Терещенко.

— Пойдемте, хлопцы, покурим, — предложил он.

Все потянулись за ним. Пошел и боцман Василий Петрович Царев, который не курил.

— Совещание считаем продолженным. Выкладывайте, какие мысли созрели в голове. — Терещенко испытующим взглядом окинул своих товарищей.

«Совещание» проходило бурно. Терещенко сказал:

— Не пора ли нам прекратить топтать ил и мутить воду? На своих двоих далеко не уедешь. Кавалерия куда подвижнее матушки-пехоты.

— Это известно каждому, — вставил боцман Царев. — Но еще никто не придумал для водолаза подводного коня. А ногами по дну действительно много не нашагаешь.

— Говоришь, никто не придумал подводного коня? — Терещенко лукаво сверкнул глазами. — Я придумал. Оседлаем мы обыкновенную беседку, с помощью которой красят борт корабля. С кормы спустим ее в воду. Посадим на нее водолаза, и пусть тянут его на буксире. И ноги не устают, и скорость, как у кавалериста. Посматривай вперед да по сторонам.

— А заметил мину — стоп «лошадка», — оживился Царев. — Слез, остропил находку и дальше в путь.

— Конечно. Главное — обнаружить мину, а там уж ею займутся другие; остропят, отбуксируют в сторону от фарватера и, если надо, уничтожат.

Царев заметил:

— Постой, постой. Ведь на каждую остановку затрачивается время. Предлагаю вот что. Пусть каждый водолаз берет с собой простенькие буи — деревянную чурку с намотанным на нее пеньковым линем, к которому подвязан булыжник. Мчится водолаз на своем «коне», видит мину. Бросил рядом с ней булыжник, буек всплыл и обозначил опасное место. А водолаз продолжает путешествие на своей беседке...

Командир отряда, случайно проходивший мимо куривших, остановился, услышав этот разговор. «Ну, и молодцы! Ведь надо такое придумать — скоростной метод обследования фарватера. Скоростной и вполне надежный. Время не терпит. Предложением подчиненных надо воспользоваться немедленно».

Чеков подошел ближе.

— Очень ценные мысли вы здесь высказывали. Вам, Василий Петрович, — обратился командир к боцману Цареву, — поручаю всю организационную работу — подготовить беседку, придуманные вами буи, прочный буксир, проинструктировать водолазов.

Через полчаса все было готово. Два катера вышли на фарватер. Погода стояла ясная, солнечная. Водолазов спустили под воду и начали буксировать на малой скорости в полутора метрах от грунта. Надежная полоса обследуемого дна была шириной до 6 метров.

Дело продвигалось быстро. Водолаз, сидя на беседке, не уставал, мог дольше пробыть под водой, что тоже экономило время. В общем, скорость обследования увеличилась раз в десять.

Сзади следовал еще один катер. Находящийся на нем водолаз был полностью подготовлен к спуску под воду, только сидел без шлема. При обнаружении мины всплывал буек, и этот водолаз, надев шлем, отправлялся на грунт, чтобы быстро остропить мину и отбуксировать в сторону от фарватера. А там уже ее обезвреживали.

К вечеру Михаил Федорович Чеков доложил командиру бригады, что фарватер чист, обнаруженные четыре фашистские неконтактные мины обезврежены.

— Вот и хорошо, — ответил командир бригады. — А вы говорили, что задание невыполнимое. Матросы подсказали? Я и рассчитывал на смекалку моряков.

В начале мая 1944 года меня вызвал капитан 2 ранга Корнилов и приказал:

— Срочно выезжайте в Керчь и организуйте переправу боезапаса через пролив.

Задание было серьезным. На автомашинах и паромом предстояло перебросить с косы Чушка до станции Керчь-1 большое количество боезапаса. А транспорт — одна полуторка.

Я прибыл в Керчь, но Гурский не мог выделить мне ни одной машины; ничем не смог помочь и оперативный дежурный базы. Пришлось идти к начальнику тыла Приморской армии полковнику Алексееву. Тот обрадовал:

— Ладно, машин семь выделю, только не надолго. Нужны самому. Знаешь, наверное, что уже начались бои за Севастополь.

Выделили восемь автомобилей. С таким количеством машин можно было бы перебросить боезапас в Керчь за день, если бы не пролив. Ходили через него всего два парома небольшой грузоподъемности. Но в решении этой трудной задачи подбадривала волнующая весть: «Севастополь освобожден!»

В этот радостный день со своим громоздким хозяйством мы находились на таманском берегу Керченского пролива — на косе Чушка. То, что называлось «паромами», было обыкновенными спаренными баркасами. На них настлали палубу из досок, и переправа готова.

Два таких «парома» курсировали через пролив от зари до зари. На каждый из них брали две, а иногда лишь одну автомашину. Людей же и автомобилей было так много, что трудно себе представить, когда все это окажется на крымском берегу. А войска, жители Крыма, возвращающиеся в родные места, все прибывали и прибывали.

Чтобы обеспечить переправу, был создан специальный пропускной пункт. Он и установил очередность переброски грузов и людей на другой берег пролива.

Настала и наша очередь. Несколько сот глубинных бомб прошли через руки воинов нашей группы. Мы устанавливали их на автомашины, переправлялись на противоположный берег пролива, везли до железнодорожной станции Керчь-1. Там сгружали боезапас около вагонов и возвращались за следующей партией.

Когда все бомбы были перевезены на станцию, подчиненные Гурского погрузили их в вагон. Поездом боезапас был доставлен до станции Сирень, а там опять потребовалось перегружать его в автомашины, так как Камышловский железнодорожный мост был взорван.

В Севастополь мы прибыли через несколько дней после его освобождения — 13 мая 1944 года. До боли сжалось сердце в груди — так было жутко смотреть на этот когда-то цветущий красивый город.

По бухтам — никакого движения. Из воды торчало несколько матч потопленных кораблей. Причалы разрушены и многие из них заминированы. Но люди были жизнерадостны, несмотря на то, что еле-еле ходили от переутомления.

Места, где нам предстояло хранить боезапас, были взорваны. До прибытия основной массы людей, обслуживающих склады, требовалось многое сделать по благоустройству территории.

Под жилье использовали угол сарая, сильно разрушенного взрывом бомбы. Установили койки, одеял не было, но они и не понадобились — стояла хорошая, теплая погода. Кое-как устроившись с бытом, стали обследовать причалы.

Мы знали, что причалы заминированы. Опыта по разоружению фугасов у нас не было, неизвестно было, где они спрятаны, от чего могут взорваться.

С мичманом Николаем Иосифовичем Рядновым решили, что причалы заминированы так, чтобы их нельзя было использовать для стоянки кораблей. Исходя из этого и начали поиски. И действительно, вскоре обнаружили в четырех местах поврежденный битум. Ясно просматривался плохо замаскированный прямоугольник длиною около метра и шириною полметра.

— Вот здесь и будем копать, — решили мы.

На следующее утро со старшиной-минером Николаем Тумановым подробно обсудили, с чего начать разминирование, каким инструментом пользоваться. Раз фугасы заложены против кораблей, они могли иметь взрыватели с магнитным замыкателем. Поэтому решили использовать не металлические удобные лопаты, а деревянные, наскоро изготовленные из досок. И во время работы больше приходилось пользоваться руками, а не лопатами. Вынимали камни, выбрасывали песок, не зная, на какой глубине заложен фугас, да и заложен ли он вообще.

Фашисты шли на всякие уловки.

Работа продвигалась быстро, так как земля была рыхлой. Углубились приблизительно на метр, но ничего не обнаружили. В чем дело? Решили все же продолжать копать и сразу натолкнулись на какой-то бумажный пакет. Стали действовать осторожно. Наконец добрались до основного заряда. На дне траншеи лежало около двухсот килограммов взрывчатки.

Разобравшись в его устройстве, поняли, что фугас должен был взорваться при швартовке корабля от удара его о пирс.

Таких фугасов оказалось четыре.

Николая Туманова за выполнение опасной работы представили к правительственной награде и вскоре ему вручили орден Красной Звезды.

С освобождением Севастополя сюда должны были возвратиться многие флотские организации, эвакуированные в начале войны на Кавказ. Возвращалось и минно-торпедное управление с его хлопотным хозяйством. Все лето минеры готовились к приему боезапаса.

Вся сложная работа по подготовке к приему боезапаса была поручена небольшой группе, в которую входили мичман Ряднов и пять матросов. Двоим из них с утра приходилось добираться на шлюпке-шестерке в бухту, где стояли на довольствии, чтобы там получить продукты, один оставался на камбузе и готовил пищу, а остальные занимались расчисткой территории.

Так продолжалось до октября.

К этому времени строительное управление успело подремонтировать некоторые помещения, восстановить причалы, подготовить места для приемки боезапаса.

Трудно было с жильем. Возвратившиеся к новому году рабочие ютились где попало. Они поселились в подвалах разрушенных и полуразрушенных домов, отыскали пригодные для жилья помещения.

В эти дни минерам приходилось выполнять самые различные задания, порой даже неожиданные. Как-то минпартии поручили осмотреть районы Мекензиевых гор, Инкермана, Бельбека, и если там обнаружится боезапас врага, то уничтожить его. Особое внимание предлагалось обратить на железные и шоссейные дороги, сделать все, чтобы движение по ним было безопасным.

На мою долю выпал Инкерман. И здесь, в метрах трехстах от железнодорожной линии, мы обнаружили четырнадцать глубинных бомб. Долго ломали голову, как они сюда попали.

Но так или иначе, а пришлось уничтожать эти бомбы. Задание было срочным. А к утру следующего дня мы должны доложить, что порученный нам район очищен от боезапаса, случайно оставшегося после боев. Поэтому приходилось торопиться.

В один из воскресных дней меня срочно вызвали на водолазное судно «Скалистый». Командир капитан 3 ранге Ефремов встретил неласково.

— Сколько можно ждать? Мы уже на три часа задержались, — сказал он и приказал: — Отдать концы! — и только потом уже спокойно объяснил, зачем я понадобился.

В одном из районов обнаружили мину. Ее надо было уничтожить. Задача усложнялась тем, что мина лежала на большой глубине.

«Шестьдесят восемь метров, — резмышлял я. — Это редкий случай, и на такой глубине водолазам работать не приходилось».

Потребовался водолаз-глубоководник. И вскоре в мое распоряжение на специальном катере прибыл старший матрос Саянов.

— Спускайтесь на грунт, обследуйте мину. Сколько можете работать на глубине? — спросил я.

Саянов ответил:

— Не больше пяти минут.

Проинструктировав водолаза, я попросил его в первую очередь определить тип мины.

Спуск водолаза продолжался долго. Когда Саянов оказался на грунте, он доложил, что мина без колпаков, стоит на якоре. «Значит, она ударно-механического действия и находится в опасном состоянии», — подумал я.

— Что ж, придется уничтожать на месте.

А тут на беду стала портиться погода. Водолаз пробыл на грунте уже около пяти минут. Начали его подъем.

Подняли.

С разрешения врача и согласия Саянова пришлось вновь опустить его на грунт на две минуты. Ему было поручено присоединить к мине прочный конец.

После того как Саянов выполнил поручение, его подняли и поместили в барокамеру, чтобы исключить возможность кессонной болезни, так как водолаз находился на большой глубине свыше положенного времени.

Над миной остался катер со шлюпкой, на которой находилась подрывная команда. Стали думать, как уничтожить мину.

— Попробуем поднять ее вручную до глубины пяти-восьми метров, — предложил Сотников, один из матросов подрывной команды, — кто-нибудь поднырнет под нее и закрепит на мине заряд.

Предложение было дельным, и все с ним согласились. Основная трудность — это оторвать мину от грунта и не оборвать конец — тогда бы все пришлось начинать сначала.

На транцевую доску катера положили мат и стали выбирать конец. Но оторвать мину от грунта не удалось. Старшина Сотников предложил подорвать ее прямо на дне.

— Спустим подрывной патрон и по стальному концу прямо на мину.

Эта мысль понравилась. Правда, возникло сомнение: а сработает ли электрический запал на такой глубине. Решили попробовать.

Сотников стравил с вьюшки метров семьдесят кабеля и опустил заряд по стальному концу.

— Порядок, заряд на мине, — доложил он.

Я дал команду вытравить весь кабель, а шлюпке отойти под ветер.

Солнце уже скрылось за горизонт, но увлеченные работой моряки не заметили наступления темноты.

Шлюпка отошла на столько, на сколько позволяла длина кабеля. Катер находился в двухстах метрах, на его мачте полоскался сигнал, означающий: «Произвожу опасные работы», то есть уничтожаю мину.

— — Весла на воду! — скомандовал я и вставил ключ в гнездо подрывной машинки.

Поворот ключа. А в голове: «Взорвется ли мина, не откажет ли электрозаряд, не оборвется ли кабель?» В этот момент сильный глухой взрыв тяжелым молотом ударил о дно шлюпки. Минуты через две на поверхности моря появились пузыри и небольшая шапка взрыва.

Подрывное устройство сработало безотказно. Мина была уничтожена на большой глубине, что редко случалось в нашей практике.

Старшина-минер Сотников выбрал кабель, и шлюпка подошла к борту катера.

— Доложите в базу, что длина уничтожена, — сказал я командиру катера мичману Шевченко.