"Владимир Билль-Белоцерковский. Простой пациент" - читать интересную книгу автора

строг. И я поставлен сюда для порядка, а не для нарушения его...

Время тянулось убийственно медленно. Я кружился по тротуару, садился,
вскакивал, десятки раз подбегал к городским часам, висевшим на углу улицы.
Иногда мне в предсмертной тоске хотелось крикнуть на всю улицу, всем этим
равнодушным прохожим: "Поймите! Человек погибает!.." Временами являлось
безумное желание силой ворваться к этому профессору. Но один только вид
швейцара - внушительный, неумолимый, как у полисмена, - отрезвлял
разгоряченный мозг. И я снова кружил, скрипел зубами, посылал проклятия...

Прошел час. Шестьдесят минут. В такие моменты минуты - это часы.
Оставалось еще тридцать минут. Вечность. А глаз чешется, горит и, кажется,
пухнет. Пухнет и висок. И голова... Я сижу на ступеньке крыльца неизвестного
мне дома. Тяжело, как булыжник, ворочается мысль: "Крышка! Кто ты? Что ты
теряешь? Очередь у ворот или вечную тревогу потерять работу?" Почему-то
вспомнились слова оратора во время выборов президента: "Наша страна самая
богатая в мире, и если распределить ее деньги между всем населением, то на
долю каждого американца придется по десяти тысяч долларов". "По десяти
тысяч, - усмехнулся я. - Хотел бы я их иметь. У меня и двадцати пяти нет.
Профессору заплатить нечем". Профессору... Слово профессор ассоциируется у
меня со словом "знаменитость". Я повторяю это слово несколько раз, как в
бреду. И вдруг из этого повторения неожиданно родилась новая мысль:
знаменитость означает отличие от рядовых людей; знаменитость - это талант,
гений; знаменитость способна совершить то, что недоступно простому
смертному. Что из того, что у меня потеряно полтора часа времени! Для
знаменитости это пустяки. Потому-то так спокойно-насмешлив был швейцар.
Знаменитость способна на чудеса. Это ученый. Это волшебник, маг. Недаром
плата ему двадцать пять долларов за визит. Он стоит этого. Какое счастье для
человечества иметь таких людей! Сколько жизней спасают они. И как счастлив
я, что могу попасть к такой знаменитости на прием. Спасибо мистеру Брайну!
Спасибо!.. Я вскочил на ноги. Не выносимо давившая тяжесть скатилась с
груди. Я глубоко вздохнул. Будь у меня крылья, я полетел бы к самому небу.
Как легко дышится. Осеннее небо пасмурно, но за тучами его я вижу солнце.
Какое счастье жить! Пусть лишусь я глаза, лишь бы жить! И слепые живут.
Жить! Жить!..
Улыбаясь, бормоча и чуть ли не танцуя, бодро зашагал я по улице, не
обращая внимания на лица прохожих. И мне кажется, что никогда ранее не
испытывал я такого счастья. Никогда! Стрелка часов продвинулась еще на
десять минут... И вдруг тревожная мысль: а не поздно ли вообще?... Недаром
торопил меня мистер Брайн. И разве миллионеры не умирают от болезней? А ведь
их лечат только одни знаменитости. Значит, чудес не бывает. И снова
предсмертная тоска до боли сжала мое сердце. Тело сразу размякло, ноги
ослабли. Я тяжело опустился на ступеньку крыльца. Поникла голова. Такое
состояние бывает у человека, дни которого сочтены.

- Принимает? - Я не узнаю своего голоса. Это чужой, усталый, хриплый
шопот.
Швейцар неторопливо кивнул головой. Я робко приоткрыл дверь. В
полутемной, как мне показалось, приемной, за письменным столом в белоснежном
халате сидела молодая женщина. Я поздоровался.