"Дмитрий Биленкин. Космический бог" - читать интересную книгу автора

А все-таки это название что-то напоминает. Что-то знакомое. Какой-то
хорошо известный специальный термин.
Ну, конечно: дисан.
Дисан!
Полынов сел, постарался унять сердцебиение. Полно, он сходит с ума.
Кому нужен здесь дисан? Чушь. Скорей всего виновато сходство слов, а
производят здесь вовсе не дисан. И вообще, откуда он взял, что дисунол -
продукт промежуточной реакции получения дисана? Ведь он не химик. Но
что-то ведь производят на этом проклятом заводе! Если дисан - тогда это
страшно.
Он не мог сосредоточиться, мысли разбегались. Удручающие казематы,
электронная слежка, трудный разговор с Эрибертом, наконец дисунол... Надо
прогуляться, раз уж тюремщики предоставили ему такую возможность.
Узкий коридор с обоих концов, как и ожидал Полынов, был заблокирован
массивными щитами, изолирующими его, а следовательно, и Полынова от
остальной базы. Он по-прежнему был пленником, и за каждым его шагом
следили (Полынов заметил, что и в больнице и в коридоре находились глазки
телеаппаратуры - их даже не постарались скрыть).
Полынов подумал, что его положение схоже с положением мухи, очутившейся
под стеклянным колпаком. К тому же он не знал ни схемы базы, ни числа
людей, ее обслуживающих, ни магических паролей, позволяющих передвигаться
по ней беспрепятственно. Крис, бесспорно, права: предпринять что-нибудь в
таком положении трудно, а по мнению тюремщиков - просто невозможно.
Правда, если у них есть такая уверенность, тогда еще не все потеряно.
Неожиданно он увидел незапертую дверь. Секунду поколебавшись, он ее
толкнул. И отшатнулся: из комнаты, вперив в него жуткий взгляд, смотрело
кошмарное чудовище.
Полынов привалился к стене, ожидая появления либо охранников, либо
чудовища. Но ничего не произошло: кругом было тихо, как в усыпальнице,
лишь мигала, потрескивая, какая-то лампа. Любопытство, более сильное, чем
страх, заставило Полынова снова заглянуть в комнату. И он зажал рот, чтобы
не расхохотаться.
Каморка была уставлена восковыми фигурами каких-то чудовищ, порожденных
горячечной фантазией, и людей, самых натуральных людей. Неизвестный
художник был, несомненно, талантлив, он добился потрясающей силы
впечатления. В каждой человеческой фигуре был запечатлен один какой-нибудь
образ, словно коллекция была призвана демонстрировать самые высокие и
самые низкие проявления характера. Здесь находились Святость и Низость,
Любовь и Жестокость, Благородство и Подлость... Была тут и фигура Простого
среднего человека: в меру добродушного, в меру благообразного, в меру себе
на уме, не в меру оптимистичного и не в меру заурядного. Именно таким
изображали Простого среднего человека телевидение, газеты, журналы, радио.
Копии были, несомненно, удачными. Даже не одна копия, а три: Простой Белый
человек, Желтый человек и Черный человек. Восковой обыватель вне
зависимости от своей расовой принадлежности улыбался широкой лучезарной
улыбкой.
Полынову стало жутко, и он не сразу понял почему. Потом он сообразил -
и в этом было какое-то колдовство: паноптикум жил. Выражение лиц менялось
в зависимости от ракурса, от освещения. Глаза фигур пристально и бездумно
смотрели на него. Он даже потрогал фигуры, чтобы убедиться в их