"Дмитрий Биленкин. Посол Земли ("Знание - сила", 1986, N 4)" - читать интересную книгу автора

Семь лун, да, в ночном небе было точно семь лун. Гундарев впервые видел
их вместе. В другое время он охотно полюбовался бы невиданным зрелищем, но
сейчас ему было не до красот природы. Он чувствовал себя пловцом, ныряющим
в бурную неизведанную реку. Неуютно и непривычно, а изволь держаться с
дипломатическим достоинством, плыть, так сказать, в цилиндре и фраке, да
еще, быть может, с сигарой в зубах...
Потоком была толпа. Она неслась, кипела, бурлила. Вдоль улиц и площадей
катилось многоголосое эхо, и химерические фигуры на иззубренных выступах
крыш, казалось, вздрагивали от криков, скалились в призрачном свете лун,
вытягивая шипастые морды, поблескивающими стекляшками глаз приглядывались
к веселью; вся эта клыкастая, чешуйчато серебрящаяся нежить словно оживала
в шевелении теней и бликов, встряхивалась. В прозрачном воздухе неба
сверкали большие и крохотные, полные и ущербные луны; от их неверного
света негде было укрыться. Над провалами площадей и теснинами улиц, над
муравьиным шевелением толп неподвижно белели ажурные, облитые жемчужным
сиянием башенки бесчисленных храмов.
Взглядом Гундарев поискал привычную точку опоры. Все они были здесь,
рядом - и Рамирес, и его молодцеватые эксперты, и, конечно же, неизменный
Твор. Глубоко вздохнув. Посол Земли шагнул в толпу.
Его вместе со спутниками сразу завертело, как пешку. Он отдался, не мог
не отдаться течению. Перед ним замелькали рыбообразные лица ридлян,
жестикулирующие многопалые руки, гребенчатые, в вуалях наглавники,
развевающиеся накидки и все прочее, из чего состояла эта подвижная масса.
В ноздри ударили незнакомые запахи. Смех, выкрики, гул музыкальных
инструментов оглушили Гундарева. Неся на лице подобающую улыбку, он
вращался, двигался вместе со всеми и чувствовал себя нелепей нелепого. Как
ни плотно стояла толпа, никто не задевал его в этом хаосе, он был
совершенно отдельно, вне толкотни и веселья, вне общего гама, вне музыки,
вне всего.
Сосущее чувство неудобства и неприкаянности мало-помалу завладело
Послом, он не мог справиться с ощущением своей ненужности и возрадовался,
обнаружив, что Твор припаянно следует за ним по пятам, столь же
любезно-официальный, как и всегда. Прочих спутников разметало, никого уже
не было в поле зрения, всех поглотила толпа. Лишь Твор был там, где ему
положено быть, привычное и этикетное сопровождало Посла, тем самым
оправдывая и утверждая его, Гундарева, тут особицу. На душе полегчало. Но
как без надменности и с достоинством держаться в вихре всеобщего
возбуждения, среди танцующих и дурачащихся, под обстрелом множества,
исподтишка, взглядов? Опыт немедля подсказал решение, и Гундарев, вращаясь
в толпе, чаше всего устремлял взгляд поверх голов и наглавников, будто его
так заворожила красота небесного многолунья, что он не мог от нее
оторваться. Примитивно, но кто же осудит восхищенного чужака?
Однако знакомое гнетущее чувство отторженности не покидало Гундарева.
Да, знакомое, давно изведанное, оно мучительно обострялось здесь.
Гундарев, таким был его склад, всегда чурался толпы, ее возбуждение
удручало его как нечто давящее, чуждое, стремящееся подчинить себе.
Сейчас, здесь Гундарев чувствовал себя водолазом, погруженным в чужую
давящую стихию. И нельзя же до бесконечности отстраняться от всех,