"Дмитрий Биленкин. Последняя тайна Земли (Авт.сб. "Сила сильных")" - читать интересную книгу автора

обрел, - а тут тебе парадокс, маленький такой, язвительный, и ты снова
стоишь дурак дураком. Чувство юмора, оно, думаешь, откуда? Защитный
рефлекс! Ладно, дружок, пошли, сверзимся, не ночевать же на перевале...
Он повернулся к спуску. Мальчик не без сожаления, что разговор
оборвался, двинулся следом.
Научившись лет семь назад работать с домашним компьютером и
соответственно с Центральным искинтом, он, подобно многим своим
сверстникам, вскоре отвык обращаться к взрослым со сложными вопросами, ибо
машина отвечала в том же духе, что и они, только надежней, полнее, четче.
"Это так, а это не так, потому что... То-то объясняется тем-то и имеет
такую причину... Это пока неизвестно, есть ряд гипотез..." Взрослые сами и
для себя создали этого советчика, так как не могли все точно помнить и
знать, а он мог, в чем мальчик и убедился! К тому же искусственный
интеллект всегда был в ровном настроении, и общаться с ним было так же
удобно, как спать на мягкой подушке.
Не то что с дедом! Но именно его хотелось расспрашивать бесконечно. Не
потому, что тот знал нечто особенное, искинту неизвестное, а потому, что
думал как-то необычно. Однако в городе у деда всегда масса неотложных дел,
и мальчик охотно согласился с его внезапным предложением отправиться к
Аттеку, "просто так", как выразился дед. Это "просто так" было прелестно и
чуточку сомнительно, поскольку взрослые, исключая, пожалуй, маму, в любом
деле и даже развлечении, как мальчик давно убедился, обязательно
преследовали какую-то цель. Была ли она у деда? Пока они просто брели как
заблагорассудится, ночевали где придется, не спеша приближаясь к
"заповеднику тайны".
Зато теперь обоих словно намагнитило нетерпением. Бесконечные спуски и
подъемы, пустяковые для альпиниста, не были легкими ни для старика, ни для
подростка, так что, несмотря на частые привалы, к концу дня вымогались
оба. Но по-разному. Там, где старик делал одно движение, мальчик делал
три, причем все движения старика казались скупо отмеренными, предельными,
тогда как мальчик, наоборот, тратил себя без оглядки, хотя ноги порой
тяжелели, а сердце подскакивало к горлу. Все равно и тогда его горячила
радость движения и неисчерпанного запаса сил, радость, которую он невольно
ощущал тем острее, чем осторожней расходовал себя старик. Как вдруг на
очередном подъеме силы его покинули, он выдохся весь, сразу, а старик меж
тем, все так же еле передвигая ноги, продолжал брести и карабкаться.
Его отягченная рюкзаком спина мерно удалялась от ошеломленного
внезапной слабостью мальчика, пока тот снова не обрел дыхания. Силы к нему
вернулись так же внезапно, как ушли, он в два счета нагнал старика и, как
прежде, пристроился ему в затылок. Внезапное предательство тела изумило
подростка, зато воскрешение было чудесным, и он, ликуя, заново чувствовал
упругую гибкость мускулов, послушную работу сердца, жаркий ритм крови,
уверенную готовность все превозмочь.
Старик ничего этого пережить не мог, он просто шел, как заведенный, и
этот завод кончился, едва они нашли место для ночлега. Тогда он повалился,
как скинутый с плеч рюкзак, и пока мальчик, коротко передохнув, возился с
сушняком для костра, продолжал лежать, ощущая близкий ко сну покой тела,
чувства и мысли.
"И все-таки я дошел, - сказал он себе. - Толстой был прав: чтобы
осилить уже непосильное, в спутники надо взять доверившегося твоим заботам