"Дмитрий Биленкин. Цветы лунной ночи" - читать интересную книгу автора

как в невесомости. Оно само рванулось навстречу холодному свету Земли.
Нужно было лишь оттолкнуться, чтобы полететь туда.
Валя так и сделал: оттолкнулся и полетел, раскинув руки. Это было
прекрасно! Долгий-долгий беззвучный полет над льдистым блеском камня, над
провалами мрака, - парящая тень человека над равниной черного мира.
Есть прекрасные уголки природы - они радуют. Есть места мрачные - они
угнетают. Но есть время, место и состояние колдовские. Кто хоть раз в
тишине пустыни выходил навстречу свету полнолуния, тот знает это. Здесь
все было усилено стократ мощью земного света. Валя летел и парил,
бесплотно касаясь почвы, и время для него потеряло границы. Земля и Луна
дарили ему фантастический сон наяву.
Сторожевой пункт разума не мешал: Валя держал направление к станции, он
летел дорогой, исхоженной сотни раз. Существенное и второстепенное просто
поменялись ролями: работа, станция, обязанности - все стало мелким,
незначащим, когда в небе горела колдовская Земля.
Неслышимый толчок - парение, раскинув руки; опять толчок; уже десятый,
а может, сотый. При каждом, как в сказке, из почвы выскакивал призрачный
фиолетовый цветок лунной пыли. Выскакивал и опадал. Вновь и вновь. Валин
полет оживлял цветы лунной ночи. Цветы, которые нельзя сорвать. И эта тоже
было невероятной действительностью сна наяву.
Невероятное не сразу кончилось и тогда, когда при очередном касании
цветок не вырос. Вместо этого снизу плеснулась темнота, звезды дрогнули и
сорвались с мест. Падение в мертвом молчании - это тоже походило на сон,
но у этого сна было другое название: кошмар.
Когда он очнулся от потрясения, то ничего не увидел вокруг себя. Совсем
ничего. Давящий мрак. Руки крепко прижата камнями к груди.
Как зверь, попавший в западню, он инстинктивно рванулся всем телом. Но
глыбы не поддались. Лавовая пустота, может быть единственная близ станции,
чья кровля могла поддаться прыжку человека, надежно держала Валю. Случай
был глупостью, глупостью была лунная ночь, он сам был воплощением
глупости, вся Земля могла залиться краской стыда.
Кое-как он высвободил руки, на ощупь разгреб камни. Кнопка включения
фонаря, рукоять радиовызова... этот камень метает - в сторону... так,
так... Свет не зажегся, радио молчало. Он лежал на глубине - скольких
метров? На поверхности его могилу отмечала, скорей всего, просто ямка.
Обыкновенная рытвина, каких возле станции сотни, залитая предательским
светом Земли. Его будут искать, даже когда поиск потеряет смысл, но найдут
ли?
Валя остро ненавидел себя.
Ненависть потребовала и нашла действие. Он принялся расшатывать глыбы,
чтобы снять нависшие над головой (с риском обрушить их на себя). Если он
провалился неглубоко, то он выберется сам, нужно лишь заурядное упорство
муравья, накрытого горстью песка. Но что-то мешало, камни будто вросли
друг в друга; казалось, он имел дело с резиной. Что-то? Мешало не что-то,
а кто-то: он сам. Он вдруг усомнился, правильно ли он представляет себе,
где верх, а где низ... Он невесомо опирался на камни, столь же невесомо
камни опирались на него, разницы не было. Тело погружалось в черное
молчание, как в обморок, в котором, однако, присутствует мысль.
Растерянность передалась рукам. Они еще что-то передвигали, что-то
смещали, но цель была потеряна, она растворилась в действиях, а они