"Дмитрий Биленкин. Посол Земли" - читать интересную книгу автора

далеко, но философским скудомыслием они не страдали, и первая встреча с
землянами, судя по всему, не повергла ридлян в шок, - они давно
предполагали, что где-то во Вселенной возможны иные цивилизации, иные
разумные существа. Это было всеобщим, а не только научно-философским
убеждением. История ридлян не знала ничего похожего на трагедию Джордано
Бруно; устойчивая патриархальность сочеталась здесь с громоздкой, но тонко
отлаженной культурой мысли и нравов. Словом, первый контакт прошел вроде
бы гладко. Теперь надлежало завязать постоянные отношения, для чего и был
отправлен Посол. Соответственно, - так по крайней мере думали на Земле -
нужен был Договор.
А вот о чем - неясно. О мире и дружбе? Для покончившей с военными
распрями Земли нелепостью была сама мысль о возможности каких-нибудь
"звездных войн". Мало того, само упоминание о мире могло, чего доброго,
навести ридлян на предположение, что земляне допускают вероятность
каких-то иных, немирных отношений. Дружба? Гм... Дружба предполагает не
одно лишь изъявление чувств. Это еще и обмен, и помощь, и... Но в данной
ситуации одаривающей стороной могла быть только Земля с ее сказочными для
ридлян научно-техническими достижениями. А это уже походило на
благотворительность и влекло за собой активное вмешательство в ход
инопланетной истории. И совсем уж бессмысленным был бы договор о торговле,
поскольку никакой ридлянский товар не мог окупить расходов на перевозку.
Короче говоря, разум людей впервые столкнулся с ситуацией, когда договор
вроде бы нужен и вместе с тем непонятно, каким должно быть его содержание.
Разумеется, человеческий ум нашел выход из положения. Приведенный
Гундаревым проект первого в истории Межпланетного договора являл собой
скорей декларацию о дружеских намерениях и, помимо общих слов, содержал
лишь одно конкретное положение. Правда, немаловажное для дальнейшего, ибо
речь шла об обмене исследовательскими экспедициями.
Проект как будто не вызвал у ридлян особых возражений. Однако приемы
следовали за приемами, а дело не двигалось, чему весьма способствовала
изощренная церемонность ридлянского этикета. Землянам ничего не
предписывалось, от них не требовали соблюдения правил, однако стоило
Гундареву не с той ноги шагнуть к столу переговоров, не так шевельнуть
рукой, как разговор сворачивался и переносился: мол, досточтимый Посол
внес новый нюанс в существо дела, надо-де разобраться, обдумать заново,
лучше понять и то и се. Люди не сразу постигли эту механику, а когда
постигли, то возникло предположение, что такая церемонность не более чем
уловка, способ потянуть время, а может быть, измотать партнера. Однако
экспертная группа во главе с Рамиресом вскоре пересмотрела свою
первоначальную гипотезу. Нет, изощренный ритуал приемов был не просто
уловкой, ведь будничное поведение ридлян тоже детально регулировалось
тонкими установлениями и традициями. Когда эта истина дошла до Рамиреса,
он воскликнул в сердцах: "Кто нам сейчас нужен, так это церемониймейстер!
Специалист по дворцовому этикету китайских богдыханов! На худой случай
сгодится матерый, законченный бюрократ..."
Гундарев только вздохнул. Деваться некуда, надо было осваивать науку
ридлянского этикета. Взаимопонимание невозможно, если для собеседника твои
слова значат одно, а жесты и взгляды - совсем другое (так улыбающийся на
похоронах китаец неприятно поражает всякого европейца, хотя смысл этой
традиционной улыбки прямо противоположен кощунству). Отныне большая часть