"Дмитрий Биленкин. Миша Кувакин и его монстры (Авт.сб. "Лицо в толпе")" - читать интересную книгу автора

Увы, рыба не считалась с научными знаниями и заслугами. Право, можно было
подумать, что она вступила против Кувакина в заговор. И удочки одинаковые,
и наживка, но сосед выволакивает красавца за красавцем, а у тебя,
выдающегося геноинженера, можно сказать, творца и повелителя всего живого,
берут лишь головастые ершики да сардиночного размера плотвички. А лещ,
благородный килограммовый лещ знай себе чмокает в близком, удилищем
дотянуться, камыше и злорадствует. Тьфу!
Тем не менее выпад критика, казалось, не произвел должного впечатления:
чмокнув губами, Миша выпустил чашку и воззрился в пространство.
- Гм... Лещ, что есть, в сущности, лещ? Тупомордая, пасущаяся в
водорослях некоторым образом корова. А что есть, предположим, Нес?
Бездельник и тунеядец, что вполне отвечает латинскому "канис", то есть
"пес", ибо когда в древнеримском небе появлялся Канис, иначе созвездие
Пса, школьников распускали по домам. Отсюда, кстати, пошло простое русское
слово "каникулы". Собака и отдых, выходит, связаны круговой порукой. Для
чего еще предназначена собака? Охранять, добывать, пасти, вылизывать
тарелки. Но коль скоро лещ функционально близок корове, а мы отдыхаем,
то... Нес, почему бы тебе не заняться лещом? Ах, не можешь, природа не
велит! И зря. Сопрягать надо, сопрягать, как говаривал Лев Толстой, а не
бегать с палочкой.
- Перегрелся, - меланхолично прокомментировал критик. - Типичный
синдром околесицы. Лечится внеочередным дежурством.
- Просто ему не хочется мыть посуду, - улыбаясь в бороду, возразил наш
главный рыболов, склонный, как многие представители точных наук, к
рациональному мышлению физик. - Ему не хочется мыть посуду, а хочется идти
с нами. Миша, мы не злодеи, мы подождем. Только ты не слишком тяни...
- Угу, - сказал Миша и ринулся на штурм тарелочного бастиона.
Но мысли его, похоже, витали далеко, ибо пару тарелок он умудрился
помыть дважды, хотя отнюдь не принадлежал к тем ученым, которые вместо
галстука завязывают на шею подтяжки. Мы терпеливо ждали. Ветер
перешептывался с березами, стрекозы, зависая, демонстрировали свое
вертолетное первородство, Нес выплюнул палочку и со вздохом улегся у ног
хозяина, благоухающий травами мир явно не нуждался ни в поправках, ни в
усовершенствованиях. Кувакин ожесточенно скреб сковороды. Его привычные к
лабораторной работе руки сами делали свое дело, и вот уже последняя,
блеснув, улеглась в ведро. Мы поднялись и заторопились.
Вскоре берег ощетинился удочками. Я оказался рядом с Кувакиным и,
конечно, мог бы сохранить для потомства все оттенки его переживаний в эти
исторические, как потом выяснилось, минуты, но, рыбача, на это никто не
способен. Да и что, собственно, наблюдать? С одной стороны, рыболов - это
уж не человек, а придаток к удочке, а с другой стороны выловить судака -
это, как верно заметил Чехов, слаще любви. Лещ, разумеется, не судак, но и
тут за хорошую поклевку всякий готов продать душу. А природа! В погожий
день к закату все успокаивается, на воде лазурь и жемчужный румянец, над
головой беспредельное небо и тишина, только плещется рыба да под ухом
звенит комар. Но, право, когда клюет, все это видишь боковым зрением, и
даже не выясняешь, какой именно комар на подходе - обычный кровопийца или
недавно созданный усилиями геноинженеров, питающийся соками миролюбец.
Впрочем, чего рассказывать? Первым, как главному рыболову и положено,
леща вытянул физик; так себе лапоть, немногим больше ладони. Он его