"Дмитрий Биленкин. Часть возможного" - читать интересную книгу автора

Византии. Это его въезд в Святую Софию, храм, легко узнать.
- Сцена из ненаписанной повести?
- Нет же! Картина. Живопись. Тут были другие... "Затерт льдами" - там
колорит еще лучше. "Потому что еретик". Лицо человека, которого сжигают на
костре. Смотрите, вот...
Щелкнул переключатель. Сначала главврач увидел лицо. Запрокинутое,
искаженное; такая в нем была мука, что главврач отпрянул. Потом он
заметил, что отблеск костра странно высветляет черты лица, сообщая ему
что-то помимо муки. И тут он понял главное. Ракурс был взят снизу, так,
что наклоненный столб и привязанный к нему человек взлетали в крутящихся
языках пламени. Они уходили, взмывали в небо, туда, где в черном просвете
дыма распахивалась бездна далеких звезд.
- Так он был еще и художником! Таким художником! - ахнул главврач.
- Был, - последовал ответ. - И не был, потому что не умел рисовать.
- Не умел? - главврачу показалось, что он ослышался.
- Чего-то не хватило. Жизненной энергии? Уверенности? Или кто-то
высмеял его первые попытки? Бесполезно гадать. Что не сбылось, то не
сбылось.
- А ваша аппаратура, - спросил главврач с надеждой. - Она не может
запечатлеть эти... ну... образы?
- Сделано, - кивнул кибернетик. - Однако это лишь заявка, эскиз,
мысленный черновик, - он безнадежно махнул рукой. - Вклада в искусство не
будет.
- В поэзию тем более, - угрюмо добавил Чикин.
Главврач перевел взгляд на безжизненное лицо Илляшевского. Вот, значит,
как! Скромный литератор. Работяга, обычный человек. Поэт в душе, о чем
никто не знал. Автор неосуществленных, быть может, гениальных полотен. Кем
он был еще, кем мог стать? "А кем мог стать ты? - устало подумал главврач.
- Тоже, вероятно, мог. Могу... Нет, поздно, колея засосала. Все сбывшееся
в нас только часть возможного".