"Дмитрий Александрович Биленкин. Земные приманки (Краткая хроника одного фантастического события)" - читать интересную книгу автора

распускает.
- А вот и не школа совсем - родители-потатчики.
- Нет, школа.
- Родители...
Багров снова уткнулся в книгу. Археология вообще и Древний Вавилон в
частности мало интересовали молодого экзобиолога. Тем более что из школы
он вынес стойкое пренебрежение к истории с ее бесконечными датами, которые
обязательно надо запомнить, фактами, которые можно трактовать то так, то
эдак, событиями, которые ничего не говорят уму и сердцу (битва на реке
Оронт - да какая разница, кто там кого победил?!). Но другой книги, когда
он уезжал с биостанции, под рукой не оказалось, а что еще делать в местном
автобусе как не читать?
Однако новая глава неожиданно увлекла Багрова. В ней описывалась
клинописная библиотека Вавилона, которая уцелела до наших дней и была
найдена при раскопках. Собственно, то был скорей архив, чем библиотека.
Архив, а в нем документы. Багров мысленно ахнул, дойдя до текста, из
которого со всей очевидностью явствовало, что был в Вавилоне свой скупщик
<мертвых душ>. Был свой Чичиков! Живой, реальный - за три тысячелетия до
Гоголя...
Только не мужчина, а женщина.
Багров оторопело уставился в книгу. Как же так? Да уж так... Вот
документ вавилонской канцелярии. А тысячелетия прогресса?!
Непостижимо, невероятно, сюжет великого романа - быль Древнего
Вавилона. А впрочем... Подожди, подожди... Там рабство - здесь
крепостничество. Тот же примитивный труд, те же помещики, цари. Так или не
так? Так. Чему же тогда удивляться?
И все-таки не укладывается. Не верится. Вот тебе факт - не верится! А
тому, что деда вот этого пожилого колхозника могли продать, как скотину, -
в этом ты не сомневаешься? Могли ведь продать. И засечь могли. Деда вот
этого самого человека в двух шагах от тебя, который рассуждает о
достоинствах рыжиков? Могли? Могли. Вот тебе весь прогресс, как на ладони.
Есть вопросы?
Рассеянно глянув по сторонам, Багров вновь погрузился в чтение. И
автобус с его гомоном отошел куда-то далеко, далеко, за пределы того
книжного мира, где царства пожирали друг друга, не подозревая, что все они
сгинут, как сон, и останутся не войны, победы, захваты и поражения, а
хрупкие ростки культуры, уроки социального опыта, которые потомки бережно
извлекут из забвения.
Из сосредоточенности его вывел придушенный женский вскрик. Багров
поднял голову, вздрогнув не столько от крика, сколько от внезапной тишины
в автобусе, которая последовала за этим. Пассажиры с одинаковым выражением
замешательства смотрели в окна. Кто-то отпрянул, кто-то, наоборот,
прильнул к стеклам, а кто-то замер на полуфразе, еще не осознав, что
происходит. Багров глянул туда, куда смотрели все, и сердце дало перебой.
Шоссе, по которому катил автобус, сближалось с линией высоковольтной
передачи. В пейзаже не было ничего особенного: мокрое картофельное поле,
ажурные мачты за ним, мирная даль перелеска, табунок застенчивых березок,
жемчужный отсвет неба на всем, такая обычная, неброской красотой щемящая
сердце родная земля. Но то, что было меж мачтами и что в первое мгновение
показалось Багрову веретенообразным, рыхлым, нелепо, как на картине