"Дмитрий Биленкин. Небо в алмазах" - читать интересную книгу автора

и, конечно, не смог. Слишком все это было непохоже. Ни на что не похоже.
Одним фактом своего существования Магнитный Мешок опровергал когда-то
незыблемые представления о назначении и виде машин. Многие столетия любой
инженерный замысел привязывался к металлу. Лишь с середины XX века стали
появляться детали, которых нельзя было увидеть и пощупать, как невозможно
рассмотреть или потрогать бег электронного луча в кинескопе. Но еще долго
основой всякой конструкции оставалось земное - твердое, жидкое или
газообразное, с колыбели знакомое и привычное вещество.
Только космос раскрыл глаза на его безмерную редкость. На то, что все
могучие процессы вселенной имеют совсем иную материальную основу и
невозможно идти вперед, опираясь лишь на земной опыт. Так главным стало
невидимое и неощутимое состояние материи. Внешне мало что изменилось в
солнечной системе, но руда с астероидов заскользила по гравитационным
рельсам, планеты связали электромагнитные шоссе, энергия Солнца потекла к
Земле в незримых лучах, а бесплотные машины физиков размахнулись на
миллионы километров. Сказка о платье короля, которое якобы мог увидеть лишь
умница, неожиданно приобрела второй, не предусмотренный авторами смысл.
Но Магнитный Мешок удивлял и ко всему привычных современников. Все в
нем было "не таким", начиная с названия. Во-первых, магнитное поле играло в
нем отнюдь не главную роль, и слово "магнитный" пристало к нему оттого, что
оно было самым привычным. Во-вторых, это был не столько мешок, сколько
"одежда", "броня". И уж если совсем точно - машина. Машина диаметром во
много сотен миллионов километров; машина, сама устанавливающая свои
границы; машина, в чреве которой находились и Земля, и Марс, и Венера;
машина, имевшая лишь одну крупную твердую деталь - Шар. И то лишь потому,
что в нем иногда должен находиться человек.
- Такое ощущение, - проговорил Радунский, - что стоит лишь
оттолкнуться, как тебя унесет в другую галактику. Скажите, если позволяет
время, что было главной трудностью при конструировании Мешка?
Корк ответил не сразу. Он, сгорбившись, сидел в кресле, маленький,
сухонький, нависал над вселенной, буравя ее взглядом запавших глаз.
"Сколько же ему лет? - спохватился Радунский. - Много... И о чем он думает
у порога события, ради которого столько лет трудился, вот что интересней
всего. Не спросишь, неловко. И не ответит, все личное, так говорят, давно
им отброшено. Инженерный аскет, воплощение мысли, неистовый труженик - один
из многих... Как об этом напишешь?"
- Все было непросто, - Корк потер ладонь о ладонь. - А самым трудным
было вовсе не конструирование. Преодоление последствий конструирования. Вот
что.
Радунский кивнул. Он понял, что хотел сказать Корк. Когда-то
единственной задачей инженера был сам акт создания машины. Установки.
Энергостанции. Корабля. Затем в проектах стала появляться графа: расчет
последствий. Инженеры медленно и с трудом привыкали к простой и вроде бы
очевидной мысли, что любое творение их ума меняет мир. Как от камня,
брошенного в воду, от него расходятся широкие круги последствий. О чем
думали создатели первых автомобилей? О чем угодно, только не об удушающем
смоге, не о пробках на улицах, дающих пешеходу преимущество перед
стосильной машиной. Но эти последствия сказались лишь через полвека. У
более поздних поколений инженеров такого разрыва во времени уже не
оставалось. Выдумать новую машину, сдвинуть гору, перегородить реку