"Дмитрий Биленкин. Практика воображения (Авт.сб. "Снега Олимпа")" - читать интересную книгу автора

босиком. Пить родниковую воду. Подставлять тело солнцу. Удовольствия
каменного века, черт побери, не жаль ради них машину, которая прошла сюда,
как танк, и теперь стоит, отчужденно глядя на все белесыми фарами.
Зорьку они проспали, ну да ладно. Их уже сжигало нетерпение. К счастью,
сполоснуть кружки и протереть миски песком было делом нескольких минут.
- Проклятье... - беззлобно выругался Темин. Сталкивая лодку, он
оступился и нога ушла в вязкий ил. - Почему нам так неприятна эта жижа? -
сказал он. - Герр профессор, нет ли у вас случайно гипотезы и на сей счет?
- Есть, - отозвался Игин. Он сидел на корме и рассеянно улыбался. - В
нас живет память тех существ, которые триста с лишним миллионов лет назад
выбирались из моря на сушу. Бедняги столько раз задыхались на топких
берегах, что эти муки запечатлелись в генотипе потомков...
- Ну, знаешь! - Темин налег на весла. - Обычное объяснение, по-моему,
куда справедливей. Мы не любим топь, потому что в ней опасность. Поражаюсь
твоей способности превращать очевидное в тайну и простое объяснение
подменять невероятным.
- А что мы знаем о простом и невероятном? - Профессор уже размотал
удочки, но ему никак не удавалось насадить верткого червя, и ответ
прозвучал чуточку раздраженно. - Вода под нами - это просто? В корнях
деревьев она имеет одну структуру, в листьях - другую, здесь - третью. Без
нее нет жизни, но чистую, совершенно чистую воду пить в общем-то нельзя. И
так во всем. А ты мне говоришь... Ай!
Последнее восклицание относилось к банке с червями, которая
выскользнула из рук профессора. Банка была стеклянной и, естественно,
треснула.
- У меня есть тесьма, обвяжи, - сдерживая улыбку, посоветовал Темин. -
Не хочу рассуждать о высоких материях! - объявил он внезапно. - Хочу
просто подставлять бока солнцу, просто ловить рыбу...
- Ты не ценишь удовольствий контраста, - кротко возразил Игин. - Все
утопии на тему "как сделать людей добродетельными и счастливыми" считали
контраст злейшим врагом добродетели и вводили - посмотри у Платона! -
жесточайшую регламентацию, забывая...
- Ш-ш... Приехали.
Нос лодки ткнулся в крохотную бухточку, над которой склонился куст
черной ольхи. Тут было глубоко. А чуть в стороне, в пределах заброса
находился песчаный перекат, где любили крутиться юркие окуни. Темин
заякорил лодку и поспешно размотал удочку. Профессор все еще возился с
банкой, и первым закачался поплавок Темина. Теперь в мире ничего не
существовало, кроме этого настороженного поплавка, кроме длинного удилища
и лески, чутко связавшей человека с темной глубиной озера.
Поплавок слабо притопило. "Ну, ну..." Весь подавшись вперед, Темин
слился с удочкой.
На воде плясали блики. Поплавок дернулся, нырнул. Темин подсек, рука,
ликуя, ощутила чудесную тяжесть сопротивления. Леска описала дугу, и в
ногах Темина запрыгала серебристая плотва.
- А у меня не клюет, - огорченно заметил профессор. Он пожирал взглядом
поплавок.
Тщетно. Теперь перестало брать и у Темина. Он уменьшил спуск,
попробовал и на перекате, и у берега, в глубине и на мелководье. Сонно
сверкала вода. Чуть шевелилось переломленное зыбью отражение осоки. На