"В.В.Бибихин. Мир" - читать интересную книгу автора

такое. - В. Б.\- А время вещь такая, которую с никаким Вестником не стану я
терять. Им же хуже, если они меня не слушают" (ПСС XIII, с. 320, Письма, "
317). Московские философы, "ребята теплые, упрямые", рассуждают о бытии,
Пушкин думает о времени.
И есть вещь хуже, чем потеря времени,- забыть и не терзаться оттого,
что мы теряем время. Если мы в панике, значит, смысл нашего времени, по
крайней мере для нас еще присутствует как отсутствующий.
Мы начали на предшествующей, второй встрече вспоминать об Александре
Македонском, завоевателе чуть ли не всего мира, потом об Екклесиасте с его
отрезвлением, с горьким и сладким пониманием непостижимости мира, потом о
гностиках. С нами случилось то, что мы занялись, что называется, обсуждением
проблемы, немножко истории, немножко казусов, немножко - чтобы не надоело -
философской школы. А настоящая школа - это чтение долгими часами, фраза за
фразой, Аристотеля или Платона и бесхитростное комментирование, сначала
филологическое, потом историческое, потом философское. Обзоры, перебирание
общих мест обманывают нас видимостью, будто мы что-то узнали, когда на самом
деле мы только на свою беду научились говорить о том, о чем Витгенштейн в
конце "Логико-философского трактата" велит молчать. Доброе молчание мы
променяли на многословие.
Мы могли бы, пожалуй, рассуждать еще долго о понятии мира в Евангелии
от Иоанна и в посланиях апостолов, у Августина и в Средние века, в Новое
время. Между прочим, об этом можно прочесть у Хайдеггера в статье "О
существе основания" (сборник "Wegmarken", "Путевые заметки"). Когда
Хайдеггер писал ту статью,- она предназначалась в сборник к семидесятилетию
Гуссерля,- он думал не о том, что надо заполнить ячейку в списке философских
проблем: о мире, незанятой теме, еще нет исследований. Он был задет другим.
Он был поражен тем, что его не поняли и о "Бытии и времени" заговорили сразу
все словно для того, чтобы заговорить то, что там сказано. Он попытался
разъяснить, что мир в "Бытии и времени" - вовсе не собрание охваченных
человеческой заботой, вещей, среди которых человек орудует молотком и
другими инструментами, а трансценденция, т. е. то, что, наоборот, всегда
неизбежно располагается за горизонтом всяких человеческих операций. Примерно
тогда же или чуть позднее он заметил, что если хочешь мыслить всерьез, то
надо считаться с тем, что тебя поймут иначе, чем ты думаешь.
Он был задет тем, что люди схватывают сложное и безвозвратно далекое
легче, чем простое и близкое. Почему так устроено? Потому что простое и
близкое тревожно, но есть ничья область - сознание, в котором каждый может
спокойно видеть свои сон наяву?
Как-то в библиотеке я увидел на столе выдачи сброшенные книги Раджниша
с красивым портретом на суперобложке. Я попросил разрешения посмотреть их
тут же на месте, открыл наугад первую и прочел слова, на которые упал
взгляд: "Помните, сознание ваши цепи. Настоящий человек знает себя, но у
него нет сознания. Ненастоящий человек не знает себя, но у него очень
сильное сознание".* Я выписал это место и закрыл книгу. Открыл тут же
лежавшую другую его книгу, и почти первое попавшееся было: остерегитесь;
если вы окончили университет, многие ваши шансы стать настоящим человеком у
вас отняты; если вы кандидат наук, ваша ситуация крайне опасна; если вы
доктор наук, почти никакой надежды для вас не осталось.
"Научное" многословие расплеснулось по миру и напитывает собой "каналы"
информации. Удобство многословия достигло небывалой степени; человек