"Владимир М.Безымянный. Выигрыш - смерть (Детективная повесть) " - читать интересную книгу автора

женщина. Жаль, сын ее позорит... Идемте покурим, Михаил Иванович...
Парень с милиционером вышли из кабинета. Вернулись через несколько
минут. Что-то в поведении капитана переменилось, внушая надежду.
- Просит за тебя наш дружинник Может, отпустить на первый раз?
- Отпустите, не буду, никогда, честное слово!
- Смотри, не подведи своего поручителя. И помни о матери. Уже не
маленький, должен уметь отвечать. Билеты мы реализуем через кассу. Вот,
бери за них деньги и дуй домой. Смотри, другой раз прощения не будет!
- Да я... ну, что вы... никогда... я... честное слово!
Лепа ждал меня у дома, но я прошел, не останавливаясь. Говорить было
не о чем. Снова потянулись унылые школьные дни. Оценки улучшились, а
поведение из "неудовлетворительного" превратилось в "хорошее". Впрочем,
остальным моим соученикам всегда ставили "отлично".
Однажды я услышал: "Димуля, привет!" - передо мной стоял, улыбаясь,
Жора Цеханский, один из моих коллег по филателии. Высокий, худощавый,
жилистый, он прилично греб на торговле марками, но "красивой жизни"
избегал. Я был как-то у него дома в районе рынка. Улочки, примыкающие к
рынку, жили особой, странной и недоступной жизнью. Во дворах плели
кладбищенские венки и клеили пакеты, шили брюки и варили леденцы, пили и
покуривали - не только сигареты, но и запретное. Жора к спиртному относился
пренебрежительно, любил фрукты и мороженое, а по утрам по часу стоял на
голове. К своей торговой деятельности Жора относился скептически, считая,
что это-всего лишь ступенька на пути к настоящему делу.
- Ты не пойдешь на суд, Дима?
- Что за суд?
- Так ты ничего не знаешь? Тогда слушай. Стою я в марте в
"Союзпечати", торгую. И тут подходят пьяные Кальсоны...
- Кальсоны - пьяные?
- В том-то и дело. Леню забирают в армию. Аркаша-белобилетник.
Подвалили, шутят, взяли марки посмотреть. "Дашь десятку, Жорик, получишь
назад марочки",- гундосит Аркаша. Ну, ты понимаешь, не в червонце дело.
Вышли они на улицу, свернули во двор. Тогда я левой хватаю у Аркаши свой
кляссер, правой его по челюсти - и ходу. Во дворе натыкаюсь на какого-то
типа, и тут подскакивают оба Кальсона. Крик, гам, одним словом, скандал.
Тут милиция подоспела, и нас забрали. Я тише воды, ниже травы: простите,
извините, не виноват. Рассказал, как было. А Кальсоны в крик, дежурного
офицера обругали, сержанта за ремень хватают. Орут, что их арестовали по
политическим мотивам, что в Союзе антисемиты жить не дают, дайте, мол,
уехать на Запад. И доорались. Уедут, конечно, только на север. Сегодня
последний день суда. "Хулиганка", двести шестая, часть вторая, до пяти лет.
Думаю, получат под завязку. Вот тебе и проводы в армию.
Вместе с Жорой мы зашагали в сторону суда. Место в зале нашлось. При
моем появлении Кацманы оживились, заулыбались. Видно, не особенно они
переживали. В последнем слове покаянно плакались, оба пухлые, рыжие,
смахивающие на бескрылых купидонов-переростков. И совершенно непонятно,
почему Лене дали четыре, а Аркадию пять лет усиленного режима. Больше я с
братьями не встречался. Потом о них заговорила пресса, западная - окружив
ореолом мучеников за идею, наша - известно как. По освобождении они сразу
же уехали.
Итак, жизнь поворачивалась ко мне разными сторонами, надо было искать