"Светлана Бестужева-Лада. Как в кино не будет" - читать интересную книгу автора

до обидного мало, но все-таки эти деньги составляли довольно ощутимую
прибавку к моей инвалидской пенсии. А после папиной смерти мы с мамой
считали не рубли-копейки. Сбережений мои родители отродясь не делали, да и
моя болезнь стоила им, прямо скажем, немало. По меркам нашей квартиры мы,
правда, жили средне. По меркам более общим-ниже среднего уровня. Но ведь
мне были не нужны ни обувь, ни новые тряпки. Тем более что я и из дома-то
выходила в исключительных случаях.
Точнее сказать, не выходила, а меня выносили и усаживали на лавочку во
дворе. Потом следом вытаскивали коляску и пересаживали меня в нее. Для всех
этих сложных манипуляций был необходим мужчина, плюс теплая и сухая погода.
Сначала этим занимался папа, а когда его не стало-Семка. Но уж тут, ко
всему прочему, он должен был находиться дома в дневное время-редкость
чрезвычайная. Так что после папиной смерти я бывала на воздухе в среднем
три-четыре раза в год. И если честно-не очень-то любила эти "выходы в
свет": терпеть не могу, когда меня жалеют.
В восьмидесятом году, как раз перед Олимпиадой, слегла баба Фрося,
никогда и ничем не болевшая. Слегла-и уже не встала. А буквально за
несколько часов до смерти, когда я заехала в своем кресле к ней проведать,
шепнула мне:
- Боюсь, что умру и все прахом пойдет. Ты девка разумная, да и из
квартиры, почитай, не уходишь. Так вот, на самый-самый крайний случай, если
с кем из вас большая беда будет, запомни: в чулане при кухне, в том углу,
где железный лист прибит, я еще в семнадцатом году спрятала пять тысяч
царских золотых. Покойный хозяин мне их отдал, когда обыски начались.
Прислугу-то не трогали. Да и потом... любили мы с ним друг друга. Сильно
любили, потому я в девках и осталась, его помнила. Я спрятала, конечно, а
он через месяц после этого умер. Только помни: в самом крайнем случае. И
никому ничего не говори. А в мою комнату теперь уже никого не поселят,
точно знаю. Все, устала я. Иди с Богом, ты ведь мне тоже как внучка была,
может, даже ближе, чем остальные-то... Иди уж...
Баба Фрося умерла так же, как и жила: думая о других. С вечера,
неизвестно откуда взяв для этого силы, встала, умылась, оделась во все
новое, приготовила свечку и снова легла в постель. Утром мы нашли ее уже
без дыхания.


Глава четвертая. Нехорошая квартира.

Несмотря на все эти малоприятные происшествия, я, до поры до времени,
считала, что ничего сверхъестественного в нашей квартире не происходило.
Так, коловращение жизни, смена поколений. Но вот Ирина категорически
утверждала: квартира, мягко говоря, нехорошая. И, едва выйдя из отроческого
возраста, поставила себе цель: любой ценой выбраться из нашей квартиры.
Ребенком-то она наше жилище воспринимала спокойно: почти все наши
школьные подружки жили в таких же арбатских коммуналках. У нас еще было,
пожалуй, потише, чем у других. Но чем старше она становилась, тем тяжелее
переносила домашний очаг. Особенно болезненно она воспринимала мою
скрюченную фигуру в коляске. Если бы я не знала Ирину так хорошо, то
пожалуй бы, решила, что она мною брезгует. Как раздавленной кошкой на
мостовой.