"Светлана Бестужева-Лада. Как в кино не будет" - читать интересную книгу автора

результате которого она чуть не отдала Богу душу, после чего попала в
больницу с заражением крови. Ее спасли чудом и... дали стопроцентную
гарантию того, что детей у нее уже не будет никогда и ни при каких
условиях. А ее прекрасный муженек ни разу не выбрал времени ее навестить. К
Ирине ездила Лидия Эдуардовна и Семен Френкель. Родная же бабка наотрез
отказалась даже слышать о внучке и встретила ее дома одним-единственным
словом:
- Детоубийца!
В результате Ирка перетащила кое-какие пожитки в опустевшую комнату
бабы Фроси, а с Марией Степановной просто перестала разговаривать. По
правде сказать, и та не стремилась помириться:
- Я свою жизнь прожила. Думала, понадоблюсь правнуков нянчить, так
откуда же они теперь возьмутся? Ты, Регина, вообще невинная девушка, как ты
с этой распутницей разговариваешь? Это надо придумать - аборт делать!
В общем, без мужа рожать - грех, аборт делать - преступление, а я -
"голубица непорочная". Я плюнула и перестала вмешиваться. У бабки явно
поехала крыша, а Ирину мне было безумно жаль.
Самое забавное заключалось в том, что баба Маша, в пику родной внучке,
начала привечать соседскую девочку - Верочку. Забавно это было потому, что
хорошенькая, как куколка, Верочка была отнюдь не безгрешна, скорее
наоборот. Ее мама тихо скончалась во сне, братцы давно жили своими домами,
а отец по старости уже начинал заговариваться. Поэтому Верочка вытворяла
все, что ей приходило в прелестную голову. К тому же не училась и не
работала.
Помимо Ирины мне, честно говоря, было жаль себя. Когда я только-только
притерпелась к своему калечеству, закончила институт и получила надомную
работу, стала прихварывать моя мама. Сначала мы с ней все списывали на
усталость - уставала она каждый вечер смертельно. Потом начались всякие
недомогания. Но, как это у нас водится, к врачам мама до самого последнего
момента обращаться не желала. А когда наконец обратилась...
В общем, в больницу ее положили просто для соблюдения формальностей:
рак крови неизлечим. Да еще потому, что "вошли в положение": сиделка из
полупарализованной дочери - из рук вон. Но перед самой смертью все-таки
выписали. И две недели мама пролежала дома, угасая у меня на глазах.
Беспокоилась она только об одном: что будет со мной после ее смерти. Хотя в
общем-то оставляла не маленького ребенка, а женщину "за тридцать". И все
же, все же...
И в эти же страшные две недели я совершила смертный грех. Возроптала.
Маме только-только исполнилось шестьдесят семь - и она умирала. А Елена
Николаевна - безумная, одинокая, никому не нужная в семьдесят с лишним -
жила. Две другие старухи - "ровесницы века" - на моей памяти ничем
серьезным никогда не болели и в свои восемьдесят с бо-о-льшим хвостиком
могли дать фору любой пятидесятилетней тетке. Почем мама, а не они, свое
уже отжившие? Да, это были жестокие мысли, но и ко мне ведь жизнь была на
слишком ласкова.
В один из вечеров мы курили с Ирой на кухне и я призналась ей в своих
мысленных жалобах. Та фыркнула:
- Велик грех, подумаешь! Но я тебе скажу: это поколение особой
закалки. Тройной. Они столько вынесли, что у них, наверное, особый
иммунитет выработался. Мы с тобой из другого теста. Пожиже.