"Королева Варваров" - читать интересную книгу автора (Суслин Дмитрий Юрьевич, Лежнин Сергей)

ГЛАВА ВОСЬМАЯ

После утомительных зимних дней и ночей, жизнь в Линде стремительно набирала темп. Горожанки вытащили свои наряды из сундуков и теперь соблазняли ими легионеров, ветеранов, чиновников, присланных из Рима, всевозможных дельцов и торговцев. Женщины спешили показать себя, посмотреть, что изменилось после столь тягостных недель затворничества.

Линд проснулся, ожил и отряхнул с себя паутину, которая сковывала его в зимний сезон. Вскоре должны будут прибыть корабли из Рима. Океан даёт добро на мореплавание по его просторам, и тогда в Британию прибудут новые люди, новые товары из других стран, столь экзотические, что варвары будут дивиться им и говорить: неужели такое существует на свете.

В Британию ворвутся новые идеи, новая мода, приплывут сюда дополнительные отряды воинов, чтобы подчинить власти Рима непокоренные варварские племена.

Наступила весна, и значит, относительно спокойная зимовка окончилась. Римлянам предстоят новые походы против врага, а варвары предпримут попытку добиться свободы и отбить свои захваченные земли.

Зима уступила место весне, и вместе с тягостными минутами ожидания тёплых дней кончились и мучительные дни и долгие ночи длившейся, казалось вечность, болезни.

Актис выздоровела. Щеки её налились румянцем, глаза заискрились, а взгляд наполнился жизнью и желанием быть рядом с Клодием. Она уже не могла утерпеть затворничества, ей хотелось выйти на улицу, пройтись по городу. Но пока оставалось одно, — прильнуть к окну и глядеть вниз со второго этажа, как мимо проходят люди, проезжают повозки, маршируют легионеры.

Клодий пропадал в походном лагере, ибо накопилось много дел после зимнего безделья. Из Рима пришла депеша, чтобы Авл Дидий, наместник Британии, срочно прибыл к цезарю и доложил о ситуации, которая сложилась в далёкой римской провинции. Молодой император возомнил себя достойным продолжателем завоевательной политики своих предков и хотел услышать от первых лиц, управлявших провинциями информацию о делах на окраинах империи. Дел было по горло. Только одна работа сделана, как подворачивались другие заботы, и вновь в поте лица легионерам приходилось трудиться. Благоустройство лагеря сопровождалось походными учениями, и никак нельзя было понять, что было важнее в эту весеннюю пору хозяйственные работы или подготовка к войне с варварами.

С бригантами — соседним воинственным племенем отношения были довольно интересные. С царицей Картимандуей был мир, а с её изгнанным мужем, мир был на гране войны.

Колония Линд тем временем дышала жизнью римского общества. Знать покорённых племён щеголяла в одеяниях римлян, всё ближе подступая к ступеням власти, на которых находились граждане империи. Простолюдины обживали этот некогда пустынный край, с трудолюбием муравьев строя грубые жилища, выкорчёвывая леса и распахивая земли. И варвары, изменив своим обычаям и укладу жизни, стали приноравливаться к римским традициям. Как удавалось варварам выжить в условиях того времени, — подвергались истреблению и ассимиляции, и которые столкнулись с чужеземным враждебным миром, и ужиться только богам было ведомо. А в двухэтажном доме с небольшими окнами, выходящими на узкие улочки, жизнь была уподоблена жизни в пчелином улье. С утра одна старуха и девочка шли на рынок, а оттуда они нагруженные продуктами для дома возвращались часа через два. В это время две другие служанки прибирались в жилище. Ещё одна рабыня сорока лет, недавно привезённая в дом Клодия, теперь находилась в услужении у Актис, которая тоже не сидела, сложа руки. Она просто не смогла бы вынести беззаботного времяпровождения, что было свойственно многим матронам. Прошла болезнь, и теперь, чувствуя необыкновенный прилив сил, Актис ни минуты не оставалась без дела. Окончив рукоделие, она бралась за другую работу.

Актис ждала прихода мужа с нескрываемым волнением, а когда тот переступал порог дома, то она с гулко бьющимся сердцем бросалась ему на грудь и долго не отпускала его из своих объятий.

В один из дней, когда начала проявляться первая зелень, Клодий ворвался в комнату к Актис с невиданным букетом цветов. Это было ошеломляюще. Актис завизжала от радости, поцеловала любимого, и прильнула к нему всем телом. Возбуждение девушки было столь велико, что она не в силах была радоваться неожиданному подарку мужа. Ведь это напомнило ей время, проведённое в розалии в Капуе. Клодий подарил ей подснежники, которые мелко дрожали в руках Актис, так нежны и хрупки были эти цветы.

— Милый Клодий, — прошептала Актис, — это самый дорогой подарок, который я когда-либо видела на этом свете.

Эллиан рассмеялся, а затем приподнял жену и, нежно прижав её к себе, проговорил:

— Если это так, дорогая, то я готов каждое утро присылать их тебе.

— А как они называются?

— Мы, римляне, называем их глазки Флоры. Эти цветы растут лишь там, где землю покрывает снежное покрывало, Варвары поклоняются этому цветку, — Клодий держал в руке фиолетово-голубой подснежник, — для них он — свидетельство пробуждения жизни.

— О, боги, как они пахнут! — Актис вдохнула аромат подснежников и в блаженстве зажмурилась.

Затем она сама принесла глиняный сосуд, налила туда воды и поставила букет с цветами у своей постели.

Клодий подошёл к Актис, когда та, стоя к нему спиной, любовалась подснежниками, и обнял её за плечи. Он стал целовать её волосы, вдыхал благовония, исходившие от неё, и приходил всё в большее возбуждение. Его руки в нетерпении коснулись её груди, а губы прильнули к шее. Очень скоро оба они отдались вихрям страсти.

Жар в их телах ещё долго не остывал. Они лежали, обнявшись, укрытые простынёй из тончайшего шёлка и переговаривались слово за словом. Разговор пошёл о варварских обычаях.

— Клодий, я давно хотела расспросить тебя. Может, это приснилось мне, а может быть, и нет, но я ярко вижу перед собой картину, где я сгораю в огнедышащем пожаре, но мне нисколько не больно. Наоборот, пламя ласкало меня, я даже подумала, что это ты… Но я нигде не вижу тебя рядом. Кругом меня носятся непонятные существа, облик их отвратителен, а мне же ни капельки не страшно, ибо я чувствую, что те демоны, а это были они, я в этом не сомневаюсь, никак не могли пробраться ко мне. Может быть, им и хотелось унести меня в их ужасный мир, наполненный чудовищными видениями, но ведь они боялись сгореть в пламени, в том пламени, которое меня не сжигало, а лишь пеленало, словно младенца своими огненными лапами. И оттого, от одной мысли, что эти мерзкие твари не могут коснуться не только меня, но и огня, мне на душе становилось весело и спокойно. Но что самое интересное, так это голос, доносившийся неведомо откуда. Он твердил одно и тоже: «Оживи, оживи, оживи…» — будто бы я была мертва. Слышу я ещё какие-то непонятные бормотания. Они повторялись одно за другим. И вдруг всё смолкает. Пропал и голос и я уже не чувствую ласк огненных рук. И всё больше ничего. Скажи мне, что всё означает? Я спрашиваю тебя так потому, что моё чутьё подсказывает мне, что это не сон. Это словно когда-то было наяву.

Клодий слушал свою жену и содрогался при одном воспоминании об увиденном там, у тех гигантских камней. Актис же он ответил:

— Успокойся, милая. Уверяю тебя, что это был лишь сон, довольно необычный, но всё-таки сон.

Актис коснулась обнажённой груди мужа, нежно погладила и, приподнявшись на локте, сказала:

— Но почему я не видела тебя во сне? Ведь ты всегда присутствуешь в моих сновидениях, а вместо тебя были какие-то злые демоны.

Актис помолчала, но затем неожиданно спросила:

— А, правда, Клодий, что варвары чтят более злых богов, чем добрых?

— Это так, Актис. Ими правят боги, которые любят кровь и войну. Добрых богов у варваров мало.

— Почему же так происходит?

— Не знаю. Ведь и у нас вначале были жестокие божества. Один Сатурн чего стоит?

— Да, я слышала об этом. Может быть, у варваров тоже будут хорошие боги.

— Ты права, любовь моя. У них будут добрые боги. Знаешь, ведь некоторые галлы отказываются от своих кумиров, и принимают наших олимпийских богов. А галлы и бритты придерживаются одной веры, и я уверен, что скоро и здесь будет править Юпитер. А он милостив ко всем народам.

Актис задумчиво покачала головой и тихо прошептала:

— Это не так.

— Что ты сказала? Мне показалось, что ты что-то произнесла.

— Нет ничего, Клодий. Тебе показалось.

Прошло ещё две недели. Весна пятьдесят шестого года выдалась ранняя, и снег сошёл с поверхности земли на редкость быстро. Вся земля, как одеялом, быстро стала покрываться зеленью и травами. Погода стояла удивительно тёплая. Ничего не предвещало плохого.

В один из похожих дней Клодий наконец-то вывез Актис из опостылевшего Линда. Сидя на смирной лошадке, девушка ехала рядом с Клодием, гарцевавшим на великолепном скакуне, и смотрела на то, что было вокруг. Её взору представилась чудесная долина, покрытая ярким ковром неимоверно зелёных трав. Над нею, нарушая тишину радостными трелями, парили птицы. Иногда с гудением пролетал жук, скрываясь от охотившейся на него ласточки. Вдалеке синела ясеневая роща в окружении густых кустарников. Туда Клодий и направил своего коня.

Они ехали медленно, наслаждаясь чистым и свежим воздухом, наполненным всеми ароматами ранней весны, и радовались, что они вместе, что любят друг друга так сильно, как никогда.

Странное дело, их брак был заключён на небе. Боги решили их судьбы и бросили в объятия друг другу. Никаких чувств, никакой привязанности. Никто из них до свадьбы не встречал другого. И долго между Актис и Клодием не могла возникнуть та невидимая глазу нить, которая бы связала их вместе крепче металлических цепей. Робко и стараясь скрыть появляющееся чувство, они оба начали тянуться друг к другу. Долгое путешествие сначала по морю, потом по суше, очень сблизило их, хотя ни он, ни она не понимали этого. Привычка быть вместе очень важна в отношениях между мужчиной и женщиной. Актис быстрее привязалась к Клодию, как маленькое вьющееся растение обвивает могучий дуб, раз уж ветер бросил их семена в одну землю, потому что видит в нём свою защиту. Эллиан же, наоборот, хранил в себе холод и показное равнодушие. Гордость не позволяла ему кидаться в объятия женщины, пусть и красивой, и даже по воле рока, собственной жены, но нелюбимой и доставшейся ему как бы по ошибке. Он ещё пытался убедить себя, что всё ещё любит Поппею. Но, как ни странно, Эллиан вспоминал свою возлюбленную, свою первую любовь, и при этом не испытывал никаких чувств.

Абсолютное равнодушие. Клодий не мог в это поверить, но сердце не начинало биться быстрее, когда он вспоминал гордую римлянку, растоптавшую его чувства. Тоска не вселилась в его грудь. Зато всегда и везде рядом с собой милое личико Актис почему-то стало доставлять ему прямо-таки мальчишеское удовольствие. Клодия стало тянуть к Актис. Но, ох уж эта римская патрицианская и родовая гордость! И вдруг, будто само небо устраивает событие во дворце Боудикки. Актис спасает его от неминуемой гибели. К чему теперь скрывать свои чувства? К чему эта глупая маска равнодушия и до смерти опостылевшее воздержание? И Клодий в ту благословенную ночь впервые, забыв обо всём на свете, выполнил свой супружеский долг. И после этого он смертельно влюбился в жену. И Актис тоже влюбилась в мужа. Однако она же и чуть не убила юную любовь, когда Гипнос развязал ей язык и заставил выдать сокровенную тайну. Хорошо, что ей удалось выкрутиться и спасти и себя, и Клодия. Потому что последний миг и не вынести второго удара от любимой женщины. Но всё обошлось. Болезнь Актис, её чудесное спасение и выздоровление ещё более укрепили чувства Клодия.

И вот теперь они вдвоём на природе и наслаждаются друг другом. Их лошади бредут рядом, так что Клодий спокойно может обнимать и целовать Актис. Девушка наслаждалась и чувствовала себя самым счастливым человеком, если не на всей земле, то в Британии. Ясеневая роща была ещё совсем близко, а перед влюблёнными вдруг растелилось озеро, укрытое от глаз невысокими холмами. Вода в нём такая чистая и прозрачная. Так хочется искупаться. Но нельзя, ещё слишком холодно. Зато можно спешиться, отпустить лошадь пастись на сочной траве, а самим упасть в эту же траву и почувствовать, как отдаёт земля своё тепло.

Под бесконечным небесным шатром Клодий и Актис вновь оставили все свои разговоры и занялись тем, для чего существуют влюблённые. Ласки следовали одна за другой. Губы не уставали целовать всё, что им попадалось, а руки обнимать и лелеять. Ласковый ветерок, тоже вмещался в их игру и стал дерзким свидетелем их блаженства, когда даже лошади стыдливо отвернулись и потянулись друг к другу, словно волнение любви передалось и им.

Любовь. Ни один народ на земле не предавал этому чувству столько внимания, сколько римляне. Всё великое государство держалось на нём, как земля стояла на китах, а небосвод на плечах Атласа. Императоры, сенаторы и всадники за минуту наслаждения прощались с жизнью, плебс и тот ценил изящное женское тело, чем самые роскошные игры. И танцовщица на площади собирала порой последние монеты, предназначенные на покупку хлеба для семьи, если умела угодить своими бёдрами изысканным римлянам, понимавшим в искусстве любви больше, чем в поэзии Гомера и Вергилия. Что значат лучшие песни из Энеиды по сравнению со жрицей любви?

Клодий и Актис принадлежали к этому народу, и поэтому умели ценить чувственность во всех её проявлениях. Дивись варварская земля, как умеют любить римляне! Как ловят они каждый миг, что дарует им жизнь. Как тела их сливаются воедино и как бессильны перед ними все создания, существующие вокруг. До неба долетает крик, наполненный наслаждением и блаженством. Юпитер и Юнона смотрят с Олимпа на Клодия и Актис и завидуют этим смертным, что берут от жизни всё, что возможно. В экстазе шуршат крылья Амура и кончились стрелы в колчане его бездонном, так любят друг друга Актис и Клодий. Не надо им мягких и шёлковых простыней, сотканных руками рабынь Китая, не надо им благовоний, созданных на берегах Нила и Тигра. Только земля и небо, и вечные цветники Флоры нужны, чтобы сорвать цветы наслаждения.

— Клодий, любимый! — стонала Актис.

— Актис, мечта моя! — говорил Клодий.

И ничего для них не существовало, кроме того, что приносит счастье.

Гелиос уже почти к финишу пригнал свою колесницу, когда супруги наконец-то устали. Да, и такое бывает не вечно. Пурпурный плащ Клодия, изрядно помятый, соперничал с красотой заходящего солнца. Чёрные глаза Актис блестели, как самые дорогие бриллианты.

— Я люблю тебя, — говорила она. И эхо вторило ей.

— Нет женщины прекраснее тебя! — шептал Клодий.

Родники и ручьи журчали ту же фразу. Любимый мой! — Любовь моя!

Руки сжимались и губы встречались. Глаза не могли насмотреться. Даже Линд, унылый и искушённый, казался садом Эдема, где синий лист лопуха мнился листом лотоса. Что позади? Счастье. Что в настоящем? Любовь. Что в будущем? Счастье и Любовь. Да будет вечна Афродита и Венера, и сын её Эрот, Купидон, Амур.

Поэтому громом обрушился на любовников приказ Петилия Цериала явиться префекту седьмой когорты Эллиану к нему в преторий.

Что ж. Ещё никто не давал Марку Клодию штатской тоги, и поэтому префект собрал отряд всадников и верхом отправился в лагерь. Актис с грустью проводила супруга.

Марк Клодий Эллиан — префект седьмой когорты и Клавдий Публий Вителий — префект второй когорты Девятого легиона предстали перед легатом Цериалом.

Важно надув губы, легат обратился к офицерам:

— Дети мои, даю вам нелёгкую задачу, — подумал немного, посвистел носом и продолжил. — Вы поднимете свои когорты, возьмёте двести воинов-союзников и триста легионеров из вспомогательной когорты и отправитесь в Эбурак к Картимандуе.

Офицеры, не шелохнувшись, слушали приказ. Легат затрещал пальцами, на каждом из них было по одному драгоценному кольцу или перстню, и, глядя в сторону, продолжал речь.

— Эта продажная царица волнуется за свою безопасность и требует защиты. Дидий приказал мне отправить для охраны её дворца две лучшие когорты моего легиона. И я посылаю вас. Да поможет вам Марс! Завтра утром отправляйтесь к месту назначения. Гай Юлии Кубон — наш трибун и посланец в Эбураке встретит вас, как родных детей. Поэтому повинуйтесь ему, как отцу.

Легат отвернулся и запустил пятерню в цекубу, наполненную прошлогодними лесными орехами. Префекты Клодий и Публий, выходя из палатки легата, слышали, как хрустит раскалываемая скорлупа.

— Я возьму германцев и испанцев, — сказал Публий.

— Хорошо, — ответил Клодий, — значит, я наберу конницу.

И через полчаса в Линд уже мчался конный отряд, нещадно погоняя лошадей. Они по приказу своего префекта должны были привезти Актис.

На следующее утро из лагеря, где ещё спал Петилий Цериал, выслали две когорты вооружённых до зубов римлян. Они вышли к дороге, варварской пыльной дороге, что вела в Эбурак — столицу Бригантов, где ещё недавно был царём Венуций, а теперь владычествовала изменница и предательница — Картимандуя. И эту женщину шли защищать от справедливого гнева соплеменников, римляне. И Актис ехала на своей бурой лошадке рядом с Клодием и его белым египетским скакуном. Около сотни миль разделяют Эбурак и Линд, полные невзгод и опасностей. Впереди земли непокорных варваров, которые лишь внешне признали власть Рима над собой, а в душе ещё не забыли былую свободу, которую не сломил даже великий Цезарь. А значит, будут и засады и отравленные стрелы, пробивающие даже крепкий римский щит и дающие смерть через месяц после ранения. Завоеватели ни минуты не должны ощущать спокойствия, а значит, варвар должен добыть в смертельном поединке его голову, чтобы ощутить бессмертие своей души. Прощай, мирный Линд.

Но Актис не разбиралась в политике, и её мало волновали отношения римлян с варварами. Главное — быть рядом с Клодием. Эллиан думал точно также как и Актис. Ах, эта беспечность влюблённых.

Впереди отряда римских воинов шёл знаменосец. Так как орёл — главное знамя Девятого легиона осталось в лагере, то легионер нёс в руках древо, на котором трепыхался на ветру кусок материи с серебряными украшениями.

Легионеры, одетые в кожаные панцири, обитые металлическими пластинами, двигались вслед. Под защитным снаряжением была шерстяная туника, а поверх панциря накинут короткий плащ, застёгивающийся на правом плече пряжкой. Щиты легионеров были вложены в чехлы и висели на спине, в то время как у всадников они находились у ноги. Воины топали по дороге в кожаных сапогах. Пальцы ног были скрыты. Каждый легионер нёс с собой кроме оружия и другие вещи: запас хлеба на несколько дней, котелок для варки пищи и разнообразный инструмент для разбивки походного лагеря.

Процессию замыкал конный отряд, состоявший из галлов, а также из германцев и испанцев. Римляне не привыкли воевать на лошадях и поэтому всадников набирали из варваров.

Стояла солнечная погода. На небе ни облачка.

Уже прошли дом Карлайга, — хозяин молча поприветствовал римлян, и подошли к тому месту, где обитала Вирка.

Клодий настороженно оглядел бегущую в лес тропинку, и по телу невольно побежали мурашки, когда он вспомнил, что здесь произошло. К горлу подкатил комок. На лбу выступил пот. Он облизал пересохшие губы и, натянув поводья, устремился на своём скакуне вперёд. Быстрее бы пройти это место! То, что он обещал Вирке, казалось ему раньше пустой болтовнёй, но теперь всё виделось в другом свете.

Поправив растрепавшуюся причёску, Актис поторопила свою лошадку.

Но где там! Животное не было быстроходным скакуном. Девушка надула губки и обратилась к мужу:

— Почему ты дал мне такое медлительное существо? Она же идёт, как не доенная коза.

Клодий захохотал. Страх, неизвестно откуда взявшийся, страх, при встрече с местом, где жила Вирка, исчез. Он улыбнулся Актис и, подъехав в ней, потрепал у её лошади гриву.

— Хоть она не скора в беге, но достаточно рассудительна. Зачем же ей утруждать себя и стирать свои копыта в бешеной гонке?

Теперь уж Актис звонко рассмеялась. Её глаза весело засветились.

Она нежно глядела на мужа, не в силах сдержаться, чтобы не броситься ему на грудь. Клодий забыл всё на свете, лишь только начал беседу с Актис. Время для них летело незаметно. Легионеры, видя, что их командир непринужденно и беззаботно беседует со своей женой, реагировали на это по-разному. Бывалые солдаты, которым вот-вот подходил к концу срок службы, усмехались втихомолку, а молодые воины с жадностью взирали на молодую влюблённую пару, то и дело толкая друг друга и показывая на Клодия и Актис.

К вечеру, пройдя треть пути в Эбурак, отряд сделал привал, расположившись лагерем на широком зеленом лугу. Место было выбрано удачно. И лес рядом, и ручей недалеко. Место, где остановились римляне, ранее было спорной территорией, и поэтому за эту землю постоянно шла борьба между племенами. Казалось бы, и немного здесь земли, но уж очень плодородна была эта равнина. Но, после того как римляне разрешили спор довольно просто, — пусть племена пользуются этой территорией поочерёдно в течение года, — междоусобица прекратилась сама собой.

Теперь земля принадлежала племени эбуранов. Хотя это племя было малочисленным, попавшим под власть бригантов, тем не менее, притязания других варваров на эту территорию пресекались беспощадно.

Считается, что от имени эбуранов и появилось название резиденции Картимандуи — Эбурак.

Ночь прошла спокойно. И опять в поход.

По обе стороны дороги тянулись варварские поля. Земледельцы, подгоняя быков, рыхлили землю плугом. Участки напоминали шахматную доску, ибо для того, чтобы как следует вспахать землю, приходилось несколько раз прогнать из конца в конец животных. Прошёл борозду раз, другой, но этого было недостаточно. Нужно было ещё пройти плугом вспаханную землю поперёк. Крестьяне, устало оттирая пот со лба, прислонив ладони ко лбу вглядывались в римский отряд. Какие мысли беспокоили пахарей, собиравших крохотный урожай со своей земли, часть которого потом отдавалась на римские склады? Неизвестно.

Римляне же, те, которые ещё недавно сами ходили за плугом, погружались в свои воспоминания…

В воздухе потянуло гарью. Запах пожара ощущался всё ближе и ближе и, поднявшись на холм, римляне увидели сожжённое селение.

Кто сжёг это селение? Природа или люди? Если люди, то сами бриганты вследствие неосторожного обращения с огнём или из мести друг к другу, или же это сделали их завоеватели и поработители — римляне?

Судя по тому, с какой ненавистью смотрели на легионеров Клодия варвары, вероятнее всего, что именно римляне сожгли это селение.

Что ж, таковы законы войны. Легионеры шли по пыльной ухабистой дороге (ведь только через сто лет, не раньше в Британии начнут строить дороги по римскому образцу), пропахшей гарью от сгоревшего селения и даже внимания не обращали на чёрные останки хижин, и покрытую золой землю.

Клодия совершенно не тронула эта картина. Бывалый солдат, он видел и не такое. Зато Актис разволновалась и сразу стала приставать с расспросами к мужу. Эллиан отвечал неохотно. Но всё-таки рассказал девушке о том, что если в каких-либо селениях завоеванной провинции причиняется какой-либо вред римским гражданам, или хуже того насилие, то всё селение безжалостно уничтожается, а окружающее его поля засыпают солью.

— А люди? — широко раскрыв глаза от изумления, спросила Актис.

— Что люди?

— Ну, люди, которые жили, что сталось с ними?

— Трудно сказать, — задумался Клодий. — Чаще всего люди знают, что их ожидает, и поэтому огонь пожирает уже покинутые дома, — если же нет, если же они осмеливаются бросить вызов Риму, и не бегут, то…

Клодий, не глядя на Актис, секунду помолчал, затем закончил:

— Пощады никому не бывает.

Увидев, как побледнела Актис, он поспешил успокоить её:

— Иногда всех продают в рабство.

После этого они долго ехали молча. Но погода была изумительно хороша.

Сгоревшая деревня осталась позади, серые не цветущие поля тоже. И настроение Актис снова улучшилось. Она постаралась прогнать все самые дурные мысли, и это ей удалось.

Римляне шли по ровной долине, где чуть ли не до горизонта расстелились вересковые поля.

— Когда кончится эта долина, — сказал Клодий, — мы перейдём речку, которую варвары называют Ома, на латыни это означает чёрные глаза. За этой речкой начинаются владения бригантов. Ещё дальше их столица Эбурак. Туда мы и направляемся, чтобы защитить царицу Картимандую от гнева мужа.

— Венуция? — спросила Актис.

— Да. А откуда знаешь? — удивился Клодий.

— Боудикка рассказала мне про них.

— Видимо ты очень понравилась Боудикке, — улыбнулся Клодий. — Она хорошая женщина, и на земле иценов у римлян никогда не будет проблем.

— Я тоже в этом уверена.

— Вот как, — улыбнулся префект, — а сказала ли тебе Боудикка, что Картимандуя терпеть не может молодых и привлекательных девушек. Что она ревнива, как кошка?

— Нет! — ответила пораженная Актис.

— Да, она озвереет, когда увидит тебя! — расхохотался Клодий. — Ведь рядом с тобой она будет выглядеть старой уродливой колдуньей.

Внезапно Клодий перестал смеяться и сразу стал серьезным.

— Зря я взял тебя с собой в эту поездку, — вдруг неожиданно заявил он.

— Почему?

— Не знаю. Но что-то мне перестало это нравиться. Ведь это же не прогулка. А царица действительно такая, как я о ней рассказал. О, боги! Как бы она, позавидовав твоей красоте, не захотела извести тебя ядами. В Британии каждая женщина Лакуста.

Клодий совсем помрачнел.

— Что же делать? — сокрушённо спросила Актис.

— Не знаю.

Некоторое время они ехали молча. Затем Клодий улыбнулся и хитро взглянул на жену.

— Кажется, я нашёл выход, — сказал он.

— Какой?

— Пока не скажу. Это будет для тебя приятной неожиданностью.

У Актис даже порозовел кончик носа от любопытства.

— Ну, скажи, что ты такое придумал! — тоном капризного ребёнка протянула она.

Но Клодий был неумолим.

— Всё узнаешь, — улыбаясь, говорил он. — Только немного наберись терпения.

Терпения у Актис было совсем мало, и поэтому она сразу надулась.

Вскоре вересковая долина кончилась и зеркальной лентой перед римлянами расстелилась Ома. На другом её берегу уже было очень много деревьев. Даже целые рощицы купали корни своих деревьев в воде этой небольшой реки, вода которой была настолько спокойной и гладкой, что течения не было видно, а брошенная в воду щепка полчаса могла оставаться на месте.

Вторая и седьмая когорта остановилась у реки. Союзники галлы стали поить лошадей, а испанцы и германцы вспомогательных отрядов тут же без приказаний стали расставлять сторожевые посты. Вителий подъехал к Клодию. Он был хмур и недоброжелательно смотрел на Актис. Префекты стали обсуждать сразу ли им переправляться через Ому или отложить это на утро. Наконец оба префекта всё-таки решили перейти реку. Главную роль в принятии такого решения сыграла ровная возвышенность на том берегу, очень удобная для ночёвки такого большого отряда.

Тут же был найден брод. Переправу завершили слаженно и быстро, как это и было принято в римской армии. Актис и опомниться не успела, как оказалась на том берегу. Какой-то седовласый центурион крепко взял под узды её лошадь и без раздумий зашёл в воду.

Актис почувствовала какая холодная вода в реке, хотя уже давно стоит тёплая погода. Однако легионеры не обращали внимания на такую мелочь, как холодная вода. Они без опасения снимали одежду, поднимали её над головой и шли по пояс в воде со всей своей поклажей и оружием. Оказавшись на сухой земле, они быстро одевались и бежали к месту, где уже собирался лагерь. Возводились палатки и разжигались костры, на которых уже готовилась пища.

Две самые высокие палатки взметнулись на небольшом расстоянии друг от друга. Они предназначались для командиров. Длинные и узкие палатки предназначались для рядовых, а квадратные — для центурионов. Все делалось с фантастической быстротой, без лишних разговоров и движений. Недаром римские легионы завоевали почти весь мир. Ведь не менее важно как воины ведут себя вне боя, в простой солдатской жизни. Выручка и дисциплина — вот что главное в войне, а не только умелое владение оружием.

Ночь Актис встретила в лагере, в палатке Клодия на его походной постели, куда заботливый муж накидал разных тюфяков, чтобы мягче было спать. Сам он лежал рядом. Было тесновато. Но это даже к лучшему. Супруги явственнее ощущали тела друг друга.

Накануне, перед тем как лечь спать, Клодий всё-таки раскрыл секрет, как он собирается спасать её от козней Картимандуи. Он вошёл в палатку с каким-то свёртком.

— Посмотри, что я тебе принёс.

Актис подошла к нему и склонилась к свёртку.

— Что это? — опасливо спросила она.

— Разверни.

Актис медленно стала разворачивать, а когда развернула, то недоуменно посмотрела на мужа, не в силах понять, что происходит. А перед ней в полном наборе лежали наряд, доспехи и шлем центуриона.

— Что ты этим хочешь сказать? — спросила Актис. Она так ещё и не поняла, что от неё хочет Клодий. Её большие глаза от стоявшего в них вопроса стали просто огромными. Клодию захотелось утонуть в них. Прилив нежности охватил римлянина. Он поцеловал Актис в губы, затем взял шлем и надел ей на голову.

— Я хочу сказать, — таинственно произнёс он, — что с сегодняшнего дня больше нет Актис — жены префекта Эллиана, а есть молоденький центурион при своём командире. А если ты будешь хорошо исполнять обязанности, то может быть, я дам тебе под команду центурию.

Говоря это, Клодий переодевал жену в костюм легионера. Делал он это с такой заботой и нежностью, с какой ни один отец не одевает своего любимого ребёнка. Слова свои он скреплял поцелуями.

Актис была в растерянности, она стояла перед ним и беспрекословно позволяла делать с собой всё, что угодно. Вскоре метаморфоза с переодеванием была закончена, и перед Эллианом стоял юный центурион, который, казалось ещё не успел сменить детской тоги на взрослую.

— Ну вот и всё, — вздохнул Клодий. — Прелестный мальчик.

Сказав это, он громко чмокнул центуриона в губы.

— Теперь тебя зовут Гай, — прервав поцелуй, сказал Клодий, — Гай Клавдий Цериал — племянник Петилия Цериала, нашего легата.

— А что я должна, то есть должен делать? — наслаждаясь губами Клодия, спросила Актис.

— Только одно.

Клодий ещё крепче обнял её.

— Что же?

— Всё время быть рядом со мной.

— О, это самый лучший приказ, который когда-либо был кем-то получен во всех легионах.

— Просто ни у одного из префектов никогда не было такого адъютанта.

— Нет, — не согласилась Актис, — это ни у одного из центурионов не было такого префекта.

— О, мальчик, ты будешь трибуном. Только теперь нам грозит другая опасность.

— Какая?

— Картимандуя может влюбиться в самого красивого центуриона римской армии.

— Тогда это будет самая безответная любовь царицы, — улыбнулась Актис.

Во время этой беседы они не прекращали обнимать, целовать и ласкать друг друга. И если только что Клодий одевал на Актис одежды центуриона, то теперь он наоборот снимал их.

Пусть солдатская постель жестка. Когда любишь, она становится мягче пуха. Супруги наслаждались друг другом почти всю ночь, испытали такое блаженство, какого ещё не достигали ни разу за всё время, что уже были вдвоём. Они восторженно смотрели друг на друга, поражённые, что такое могло случиться. Любовь просто сжигала их.

Усталости от бессонной ночи не было, и когда заиграла по утру труба, и лагерь ожил и наполнился шумом, Клодий уже готов был к предстоящему дню. Рядом с ним неотлучно находился молоденький центурион, которого Клавдий Публий Вителий осмотрел с досадой, которую даже не смог скрыть.