"Роза в цепях" - читать интересную книгу автора (Суслин Дмитрий Юрьевич, Лежнин Сергей)

ГЛАВА ВТОРАЯ

Лот Моний окинул тоскливым взглядом морской простор. С правого борта расстилался горизонт, по левому борту проплывали живописные берега Лесбоса. Настроение Лота было паршивым. Еще бы! Ночью буря разбила две отличные либурны[2] из трех, составлявших его флотилию. Обе были нагружены товаром и рабами. Это было полное разорение.

Трагедия Лота Мония началась еще вчера, когда в полдень он покинул Метилены. А ночью поднялась страшная буря, которую никто не ожидал в это время года. В один момент ветер и волны раскидали суденышки в разные стороны, и каждый остался наедине со стихией. Первой перевернулась и пошла на дно «Танит». Разряды молний ярко осветили ее последнее мгновение. Гигантская волна поглотила ее словно щепку. «Марс» и «Исида», на которой и был капитаном Лот, еще держались вместе. Матросы работали, не покладая рук, и не обращали внимания на гром и вопли обезумевших от страха рабов, закованных у кормы.

Капитану понадобился весь его жизненный опыт и искусство бывалого моряка, чтобы спасти судно. На «Марсе» был не менее опытный командир, преданный Лоту помощник Май Сулий. Он также ловко уводил свой корабль от гигантских разрушительных волн и яростных порывов ветра. Однако в последний момент ему не повезло. «Марс» попал в водоворот, и сразу две волны захлестнули его с обеих сторон. Корабль, залитый больше чем наполовину водой, держался недолго, и матросы с отчаянием смертников рубили мачту, однако вода прибывала быстрее, и волны словно торопились окончить начатое дело. Они с такой яростью набросились на уже беззащитное судно, что в мгновение ока отправили его на дно со всем экипажем и грузом. Шансов спастись не было ни у кого. Изящный, сделанный из дорогой киликийской сосны «Марс» прекратил свое существование на дне Эгейского моря.

Видя это, Лот Моний чуть не заплакал. Однако времени для рыданий не было — нужно было спасать свою жизнь, жизнь своих людей и корабль. Он подавал команды мощным голосом, и матросы выполняли их с молниеносной быстротой, понимая, что от этого зависит их спасение. Волны играли с судном, как кот с мышью, но Лоту Монию каждый раз удавалось обмануть их. Трех гребцов уже смыло за борт, и крики их потонули в грохоте бури. Никто не кинулся спасать их — это бесполезно. Люди были по щиколотку в воде, и с каждой волной она прибывала. Управлять кораблем становилось все труднее и труднее. Лот приказал выбросить за борт мешки с пшеницей и тюки с драгоценными восточными тканями. Разорение началось. Но что значит оно по сравнению с жизнью? Судно стало легче, и снова капитан стал обманывать надвигающуюся смерть. Волны, озлобленные упорством и ловкостью судёнышка, казалось, с удесятеренной силой набросились на людей, решивших дорого продать свои жизни. Единственная мачта «Исиды» скрипела так, что ее жалобный стон разрывал матросам сердца и напоминал погребальную песню. Однако никто из них не струсил, никто не злился в истерике, вымаливая у Нептуна пощады, — слишком часто приходилось, им глядеть смерти в глаза. Стиснув зубы, моряки продолжали выполнять свои обязанности, подбадриваемые ударами капитанского кулака. Время шло, а буря не собиралась отступать. Она становилась все неистовее и яростнее. И если силы моряков убывали, то ее силы возрастали, и невидимое покрывало смерти уже опускалось на несчастный корабль, готовясь унести его в царство Аида. Лот Маний чувствовал приближение неминуемой гибели и судорожно сжимал амулет, которой еще когда-то в детстве повесила ему на шею мать. Он готов бал дать команду матросам собраться перед каютой, чтобы с достоинством встретить последний час. «Исида» дала уже легкий крен на правый борт, и нос врезался в волну, рассекая ее пенистый гребень. Воды в корабле было уже по колено, и кормчий крикнул, что сломалось рулевое весло. Гром, словно издеваясь, ответил ему радостный эхом. При свете молнии Лот увидал искаженное от страха лицо кормчего. У его ног в мольбе, протягивая к небу руки, ползали на коленях смертельно испуганные невольники. Лоту даже показалось, что в шуме яростного шторма он слышит эвон их цепей и звуки разрываемой одежды.

— Кассий! — крикнул он мускулистому великану, рубившему снасти за его спиной. — Возьми двух человек и отправляйся на корму. Буря заглушала его голос, и Лоту приходилось кричать Кассию прямо в ухо. — Видишь тех бездельников? — палец капитана указал на рабов. — Руби цепи и отправь их за борт к дельфинам! Кассий кивнул и отправился выполнять приказ. Молнии засверкали так часто, что стало светло как днем. Разгневанная на людей стихия словно просила человеческих жертв. Гигант Кассий шел через мечущийся на волнах корабль, чтобы удовлетворить ее. По пути он взял с собой двух матросов, таких же здоровяков, как он сам.

И они, как три призрака, возникли перед уже готовыми сойти с ума невольниками. Увидев их, вооруженных огромными железными топорами, кормчий захохотал:

— Нептун требует мяса! Что ж, мы накормим его!

— Заткнись! — крикнул ему один из тех, кто пришел с Кассием. — Без тебя тошно.

Рабы, среди которых были только молодые мужчины и женщины, в ужасе молчали. Но, когда топор Кассия разрубил тяжелую цепь, к которой они все были прикованы, поднялся страшный крик. Огромными сильными руками матрос схватил первого раба, высокого и бледного юношу, и, не снимая с него кандалов, потащил к тому месту, где стоял рулевой. Молодой раб кричал и умолял Кассия пощадить его; от страха он почти не сопротивлялся. Кассий выволок его наверх, затем, под безумный смех кормчего, поднял высоко над головой и швырнул в морскую пучину. Жалобный вопль несчастного захлебнулся во мраке. За Кассием уже шел другой матрос, неся на руках бьющуюся в истерике женщину. Рулевой все еще дико хохотал, и Кассий наотмашь ударил его по лицу.

— Займись делом, — зарычал он, — а то отправишься вслед за ними!

Страшная работа продолжалась. Невольников было человек тридцать, и все они один за другим исчезали за кормой, пытаясь иногда сопротивляться, молить о пощаде или осыпая палачей проклятиями. Последнюю жертву Кассий нашел в глубоком обмороке. Это была красивая молодая девушка. Она лежала на промокшей насквозь рогоже, и лицо ее было спокойным и нежным. Посреди того безумия, что творилось вокруг, матросу показалось, будто он видит перед собой божество. Он вдруг испугался, что должен убить ее и, увидав груду тряпья — бывшие лохмотья утопленных рабов, разбросанные вокруг, закидал ими невольницу. Освобожденное от рабов судно чуть выправилось. Корабль несло по волнам, как весенний ручей несет скорлупу ореха. Волны и ветер, будто по чьему-то приказу вдруг стали стихать. Гром гремел уже не здесь, а где-то в другом месте. На севере горизонт начал очищаться от туч. Удивительно было то, что за все время, пока продолжалась буря, с неба не упало ни колли дождя. Боги приняли от «Исиды» страшные дары и сменили гнев на милость. Шторм кончился. Люди валились с ног от усталости и пережитых волнений. Но надо было ставить запасной руль, и работа продолжалась…

Сейчас, когда солнце светило и опасность была позади. Лот Моний подсчитывал убытки. Потери были огромными: два корабля с экипажами, почти полторы сотни невольников и весь торговый груз. Лот волосы готов был рвать от досады. Но что поделаешь, потерянного не вернуть. Капитан оглядел свою команду. Тридцать шесть усталых, сильных мужчин разных народов и цвета кожи занимались различными делами.

Часть из них во главе с Кассием чистила оружие, которого было слишком много для торгового судна. Лот Моний возглавлял корабль пиратов.

Два месяца назад Зеникет, предводитель разбойничьего общества в горах Киликии, собрал к себе на совет командиров небольших пиратских флотилий. Киликия была будто самими богами заселена теми, чьим ремеслом был разбой в водах Средиземного моря. В этот край люди стекались отовсюду — приплывали в челноках, спускались по горным тропам с сумой за плечами, бежали от непосильных поборов, находя здесь новых друзей, чтобы в будущем вместе испытать судьбу, грабя богатые торговые корабли, похищая молодых девушек и женщин, где обманным коварством, а то и прямым насилием. Не раз морским разбойникам приходилось вступать в бой с римскими военными кораблями, не раз их разбивали, но всякий раз пиратство возрождалось, как Феникс из пепла. Неистребимым было гнездо разбоя…

Совет проходил в роскошном зеленом шатре, укрытом от посторонних глаз неприступными скалами, командиры молчали. Зеникет восседал на мягких персидских подушках, то и дело, запуская пальцы в роскошную, черную, как смоль бороду.

— Я вас позвал, братья мои, — сказал Зеникет, — чтобы обсудить план нападения на египетский флот с ценным грузом для Рима.

Лот Моний и его сосед Руола переглянулись. Давно уже они не выходили в море, чтобы перехватить суда с такой крупной добычей. Приходилось довольствоваться небольшими экспедициями, грабя селения и храмы, находившиеся невдалеке от моря. И такая жизнь устраивала Лота, когда-то имевшего римское гражданство и лишенного его из-за постоянных нарушений закона. Лот Моний не хотел испытывать мощь римского флота, и ему вполне хватало мелких грабежей, когда он с тремя своими либурнами захватывал врасплох одинокое торговое судно, обобрав его дочиста, обратив команду в рабство, а корабль пускал ко дну. А теперь грандиозные замыслы Зеникета пришлись ему не по душе. Он знал, что такой большой караван наверняка обладает мощной поддержкой. В его охране не менее двенадцати актуарий[3] или либурн. К тому же корабли Равенского флота всегда, как волки, рыскают на главных судоходных путях. И даже если Зеникету удасться разбить и ограбить караван, то уйти от Равенского флота ему уже не удастся.

Почти сто пятнадцать лет минуло с того времени, когда Гней Помпей Великий[4] разбил могущество пиратов. До этого они владычествовали на морях так же, как римские легионы на суше. Римская республика, раздираемая борьбой за власть, не могла направить свой военный флот для борьбы с морскими разбойниками. Любые попытки сопротивления, оказываемые пиратам, жестоко пресекались. Еще бы! Как можно было сопротивляться пиратам, которые в короткое время построили арсеналы и наполнили их оружием, воинскими снарядами и машинами? На всем азиатском берегу поставили маяки и разместили гарнизоны. Флот их состоял из тысячи с лишним кораблей. Добычи они брали столько, что суда их, блистая царской роскошью, имели позолоченные пурпурные паруса и отделанные серебром весла. Но вскоре море стало для них тесным, и они объявили миру беспощадную войну. Их огромная армия разграбила четыреста городов в Греции и Италии. Пользуясь своей безнаказанностью, они становились наглее с каждым днем. Город, в котором была какая-либо святыня с богатыми дарами и приношениями, опустошался пиратами, которые оправдывали себя, утверждая, что богам не нужно золото, оно, дескать, только портит их.

Они похищали для азиатских геникеев[5] молодых девушек и женщин консульской породы из их богатых вилл, поместий и дворцов, омываемых голубыми волнами италийских заливов. И будь происхождение такой женщины даже от тех триумфаторов, чья слава прошла по всей земле, она, выставленная обнаженной на рынках Востока, продавалась на вес золота. И стыдливость ее сатрапы из Босфора оценивали дороже прелестей. За каждую ее слезу, они готовы были отдать целую провинцию. Наконец, пираты явились показать свои окровавленные паруса в Тибр и вызвали на бой владычицу мира — Капитолийскую волчицу. Им удалось взять в клещи Рим и его окрестности, и в Великом городе, зависимом от поступления хлеба из Африки и Сицилии, начался голод.

Тогда и решено было раз и навсегда покончить с пиратством. Разгромить морских разбойников поручили Гнею Помпею. После нескольких незначительных сражений полководцу удалось оттеснить пиратские флотилии к берегам Малой Азии, и там, у крепости Карацезиум, и произошла битва, в которой было истреблено более десяти тысяч пиратов, уничтожены множество разбойничьих судов и взято в плен бесчисленное количество рабов.

Тела убитых, как бы обнимая друг друга в прощальном приветствии, лежали на поле сражения. Не было места, где не видны были бы следы пролитой крови. Казалось, что огромные жертвы смогут прекратить пиратский промысел, уничтожить само воспоминание о прошлом разбойничьем ремесле. Но нельзя до конца уничтожить морской разбой. Редкие отщепенцы, напоминающие жалких бродяг, до сих пор бороздят волны Средиземного моря в поисках удачи. И чаще всего они кончают жизнь на кресте или на дне моря. Самые умные и ловкие из них больше занимаются торговлей, чем пиратством, и на ней пытаются создать свое благополучие. И если им удается это сделать, они снова пытаются стать добрыми и послушными гражданами той страны, где законы не особенно строги. Именно таким пиратом и был Лот Моний. Поняв, что Зеникету не собрать и двухсот кораблей для столь опасной экспедиции, Лот Моний, ничего не сказавший на совете командиров, той же ночью поднял паруса своих либурн и постыдно бежал с берегов Киликии, покрыв себя в пиратском братстве вечным и несмываемым позором.

Теперь, в горестный час, архипират вспоминал свое предательство, и разорение воспринял как кару богов. Но Лот Моний знал, что боги могут не только мстить, но и прощать. Поэтому неудачливый пират молил небо возвратить его кораблю фортуну. И небо услышало его. В команде «Исиды» находился бесценный человек по имени Хабан. Его держали на судне не из-за силы и ловкости рук и ног, напротив, он был тщедушным и щуплым человеком, а за его какое-то сверхъестественной остроты зрение. Он видел так хорошо, что на расстоянии двух морских миль различал опознавательные знаки любого корабля. Он был такой же неотъемлемой частью «Исиды», как и тутела.[6] А иногда его почитали даже больше, и при дележе добычи пай Хабана стоял на втором месте после капитанского.

И вот сейчас, как обычно, Хабан стоял на носу корабля и глазами обшаривал берег, проплывающий мимо левого борта. Ветер трепал его рыжую свалявшуюся бороду, но голый, отливающий бронзовым загаром череп был неподвижен. Сжатые и искусанные губы на ничего не выражавшем лице, были изъедены морской солью и покрыты трещинами. Внезапно в его глазах зажглись радостные огоньки, и он поспешил к капитану. Увидев Хабана, который ковылял к нему на кривых ногах, Лот Моний оживился. Надежда зажглась в его душе.

— Клянусь Юпитером, ты идешь с доброй вестью! — проворчал он.

— Ты словно смотришь в воду, — сказал Хабан. — Взгляни-ка вон туда.

Капитан всмотрелся в том направлении, куда указал дозорный.

— Что видят там твои милые глазки? — спросил он. — Я ничего не вижу.

— Там, на берегу, я вижу добычу. Не ахти какая, всего лишь двое детей. И, клянусь Орком, они спят!

— Дети? — воскликнул Лот Моний. — А рядом кто-нибудь есть?

— Ни единой души! Лишь камни да песок!

— Ах ты, негодяй! — капитан с нежностью схватил Хабана за бороду и со смехом обнял его лысую голову. — Что бы мы делали без тебя?!

Конечно, двое детей, это мелочь, но в данный момент Лот Моний увидел в них подарок судьбы и добрый знак.

— Эй, убрать парус! — закричал он. — Мардоний, готовь лодку! И всем заткнуть рты!