"Станислав Бескаравайный. Цех" - читать интересную книгу автора

Станислав Сергеевич Бескаравайный

Цех

Желать настоящей крови - старо.
Пошло - жаждать ее иллюзии.
И только вегетарианцы идут в ногу со временем.

Реклама свеклы.

Аркадий Михайлович всегда любил со вкусом читать книги.
Расположиться в кресле, укрыть ноги пледом, поставить рядом бутылочку
коньяку и крошечную рюмку. Не торопясь, вдумчиво перелистывать страницу за
станицей, чтобы и запах бумаги, и четкость шрифта, и приглушенное бормотание
телевизора - сплетались в дивное ощущение уюта. Что было в тех книгах, его
мало интересовало. На шестом десятке лет он привык наслаждаться любым
текстом.
Сегодня вечером была не книга. Новый альбом для старых семейный
фотографий. Темно-бордовый, податливый бархат, электронная начинка, лучший
дизайн. Деды-прадеды, с тех корней, когда только стали сниматься. Каждая
фотография на отдельной картонке, а сзади надпись - "негативы хранятся".
Потом советские, на плохой бумаге черно-белы карточки. Дальше цветная
пленка, объемные картинки последних лет и много чего еще. Все лежат там,
внутри.
Аркадий Михайлович вытащил альбом из ящика, уселся, закутался.
Чмоканьем подозвал ножную грелку - она теплилась в четверть накала, но он
любил упирать ноги в маленький ползучий валик. Теперь можно и начать.
Первая страница. Два снимка одной пары на фоне ваз и фикусов. Какие-то
канцеляристы. Исцарапанный глянец карточек. Все как раньше, когда он еще
ребенком видел фото. Только теперь ожила бумага вокруг. Продолжились линии
комнаты, стал виден край кадки под фикусом. Заиграл модный в те годы
мотивчик. Потом двинулась, как фильм со стоп-кадра и сама фотография. Они,
его дальние предки, вдруг стали очень близки и знакомы. Вот те мочки ушей -
он видел у матери, немного от носа есть и у него. У них совсем другая манера
речи, нарочито прямо держатся перед фотографом, хотят выглядеть благородней.
Шорох - и все замирает.
Программы, зашитые в альбом, улавливают движение его лица - дальше,
дальше - и переворачивают страницу. Здесь умершая родня. Деревенская,
которой ни он, ни родители совершенно не знали. Все люди давно истлели в
могилах - и только на бумаге проступают ветви родословной. Свадьбы,
рождения, похороны - вязь событий делает их родственниками. Чего они хотели,
о чем мечтали? Снова оживает фотография, только эти Аркадию Михайловичу
совершенно безразличны. Трое прадедов и две прабаки - те, от кого
сохранились карточки. Двоюродные тетки, троюродные, забытые, так что и не
вспомнишь, дядья. Все оживают, успевают подмигнуть, перекреститься,
вздохнуть - и опять застывают в своих позах.
А программы, подбираясь к нынешним дням, уже имеют больше материала для
своих реконструкций. Вот голос деда. Аркадий Михайлович его не помнит -
трехлетним карапузом побывал у него на руках. Теперь вся жизнь этого
человека вдруг встает перед ним. Лицо мальчишки, потом молодого солдата,