"Станислав Бескаравайный. Укоротитель " - читать интересную книгу автора

получения бумажки мог бы вообще уволиться, но она, явившись как джинн из
бутылки, меняла весь расклад сил. Пришлось выдерживать семейный скандал ( -
Уедешь, зароют, а нам пенсию не дадут! Знаем мы твоих сволочей! - А сама,
небось, и рада!?), паковать вещички и отбывать по месту основных событий.
На месте царил хаос маскировочных оттенков: маленький городок в летней
степи был забит частями всех родов войск, круглые сутки через него
проходили новые колонны и на улицах без набора документов людям со штатской
внешностью не рекомендовалось. Пыль висела в воздухе, запах бензина не
перебивался даже разлитыми чернилами, и веселый азарт будущей драки, в
которой, наконец, все будет можно, читался в каждом лице.
Меня и еще десяток человек, набранных по кабинетам, засунули в
комнатушку с двумя старенькими компьютерами и грудой металлолома,
изображавшей видеомагнитофон. До часа "ч" оставалось невыясненная
протяженность времени и от нас потребовали готовить материал для
развлечения той банды журналистов, что прописалась в соседнем здании. Дело
было безнадежным по самой своей сути: военные никакой свежей информации нам
не давали, хоть имелся в нашей компании приставленный от них цензор,
журналисты же снимали, что могли и говорили со всеми, кто не стремился дать
им по морде. И хоть военные жутко их не любили за первую компанию,
сказанного ими всегда хватало для репортажа. Потому большую часть дня мы
активно изображали деятельность: Целестина сидела за статистикой,
рассчитывая сколько пользы принесет армейская операция, Гелиан запасал в
папках эффектные поздравления, тосты и соболезнования, Зорий ругался со
снабженцами, требуя дать нам хоть одну камеру. Остальные заботились
улучшением собственного быта или вслух думали, как побыстрей вернуться
обратно. На "работу со СМИ" хватало одного Декабрия.
И однажды ночью, почти такой же душной и липкой как сейчас, я очень
хорошо понял, что ждет меня дома. С венцом победы явно не вернуться - как
бы не сложилась компания, этот мертворожденный бюрократический придаток,
куда я угодил, расформируют. Отправят по месту постоянной работы с вечным
клеймом неудачника. Я стану человеком на побегушках, вечным
командировочным, которого скоро и дома-то ждать перестанут. А у меня не
было ничего, кроме идей, во множестве роившихся в черепной коробке.
Существовал, правда, в окружающей безрадостной картине маленький шанс
на влияние - писать речи офицерам с большими звездами. Многие из них, не
слишком литературного склада ума, страстно желали выглядеть красноречивыми
полководцами. У самых больших звезд имелись секретари, но масса не таких
укомплектованных товарищей, остро нуждалась в бойких перьях. Не то, чтобы я
хотел стать борзописцем, однако это был единственный путь к информации.
Я стал донимать цензора требованиями свежих данных, встреч с каким ни
на есть командованием и прочими казусами. В итоге почти ничего я не
получил, но смог появляться - без всякой аппаратуры, разумеется - там, куда
из-за старых обид не пускали журналистов. И только я начал обрастать
знакомствами, только заронил мысль о литературе в несколько перспективных
голов, как попался на зубок Воемиру Багратовичу. Тот, расчехвостив
нескольких офицеров, заметил и меня, старавшегося не отличаться от стенки.
- Вот ты, - он прочел лейбл у меня на груди, - креатор хренов, что ты
можешь предложить? Хоть одну идею? Ну что?
- Матриархат в местном самоуправлении, - надо же было что-то сказать в
ответ?