"Владимир Бешлягэ. Игнат и Анна " - читать интересную книгу автора

сказочная черная сила превратила в растения, - не обидел ли их ветер
холодный? не обломал ли кто веточку?... Он мог часами любоваться на них -
это все были отборные коллекционные корни, он за ними нарочно ездил
километров за тридцать вверх в соседнее село к крестному отцу матери,
знаменитому на весь свет садоводу, и старик выбрал для него по своему
разумению, а потом еще сюда приезжал прививал их, и саженцы поднялись и
пошли в рост не по дням, а по часам и вот-вот плодоносить обещают... А тут -
еще весной было дело - приходит Игнат в воскресенье под мухой домой и кричит
от самой калитки:
- Мэй, ты! Мэй! А ну геть с яблони! Выдеру!
Анна как раз сняла с летней плиты горячие плацынды. Услышала -
обомлела.
- Кому грозишь, человече?
- Да вон тому неслуху, младшему! - отозвался Игнат. - Эй, кому говорю!
Не рви зеленые груши - живот разболится как раз...
- Какие груши? Какой неслух? - Анна остолбенела вконец.
- Какой? Мальчишка наш. Не видишь? Вон он, тянется, как козленок, за
листиком...
Анна выронила тарелку, опустила глаза. Закрыв руками лицо, быстро ушла
в дом.
И теперь, войдя во двор, боится Игнат даже глаза поднять. Глядя себе
под ноги, идет прямо к калиточке, выводящей на огород. И всего-то она до
колен, и мог бы ее с ходу перешагнуть, но нет, он ее старательно открывает и
закрывает за собой и идет огородом между оголенных кустов винограда - за
домом у него какой ни на есть виноградник - по узкой тропинке и
останавливается на краю обрыва.
Внизу величаво раскинулась глубокая, широкая долина Днестра.
Куда ни глянешь, куда ни посмотришь, куда ни бросишь взгляд свой, и
туда, до самых дальних лесистых холмов, едва угадываемых в фиалковой дымке,
всходящей над водами прямо перед лицом Игната - хоть рукой ее трогай, -
всюду долина. Эта безграничность, этот необъятный простор наполнял грудь
растерянного, истерзанного одиночеством человека изумлением и каким-то
особенным трепетом вечности, сколько бы раз он ни выходил сюда. Игнат глядел
прямо перед собой - то ли на желтеющий клочок жнивья на том берегу,
оставшийся до сих пор нераспаханным, то ли на раздетые сады на этой стороне,
то ли на матово блещущую колею реки, сползающую, змеясь, с верховьев,
прячущуюся за голыми верхушками деревьев и снова блещущую сквозь стынущую
дымку тумана, чтобы тут же резко свернуть и скрыться за мысом, заросшим
ивняком. Небо низкое, хмурое. Справа, где-то вдали, чуть золотится горб
лысой горушки - верно, солнце туда укатилось, - а внизу, под берегом,
слышно, сигналит кому-то трижды коротко и один раз долго сирена невидимого
суденышка, сходящего по Днестру.
Будни как будни, с работой уходят и забываются, А наступает суббота, да
как задумаешься, что впереди вечер свободный, а за ним еще целое
воскресенье, а между ними долгая одинокая ночь, и всего тебя с головой
грусть-тоска затопляет. Черная подколодная тоска, которая повязала его вот
уже четыре месяца, с тех пор как ушла Анна и он остался один. Порой ему
кажется, что он одолевает тоску. Но это только ему кажется. С некоторых пор
она его и на работе хватает. Сегодня, к примеру, подходит Василе-бригадир:
"Слышь, Игнат, что это ты камни ломаешь? Мало у нас браку?" "А он с левой