"Пес, который говорил правду" - читать интересную книгу автора (Конант Сьюзан)

Глава 1

Я писала рассказ о женщине, которая после смерти воплотилась в свою собственную собаку. Сюжет родился из сна, а сон был навеян сообщением в «Бостон Глоб», как один сумасшедший из Монреаля впал в неистовство и застрелил тринадцать женщин, потому что, видите ли, проклятые феминистки сломали ему жизнь.

Рассказ как-то не клеился: главным действующим лицом была женщина, а не пес, а он интересовал меня гораздо больше, чем она. Вот, например, такой вопрос: куда делась собака, когда «вернулась» женщина? Или они каким-то образом сосуществовали? Такой вариант мне нравился больше. Но если бывшая хозяйка умерла, ну хотя бы в физическом, поверхностном смысле, то кто же тогда стал хозяином их обоих? Ведь кто-то должен был! Не могла же я оставить их скитаться по улицам, защищаться от псов-хулиганов, то и дело нападающих на мирных собак, рыться в мусорных бачках в поисках засиженных мухами остатков костлявой рыбы и острых осколков куриных костей, спасаться от холода, спрятав свой общий черный нос под общий белый, похожий на плюмаж хвост, — они ведь аляскинская лайка-маламут. И никто не ободрит их, не сделает своевременно, так сказать, «укол радости». Даже когда я просто пишу о собаке, я все равно чувствую свою ответственность за нее. Эта собака — порождение моего сознания, так как же я могу оставить ее наедине с живущей у нее внутри, невидимой, еще не оправившейся от собственной болезни хозяйкой, занятой только собой и потому совершенно безответственной?

Предположим, все это случилось со мной и моей собакой: то есть я умерла и вернулась к жизни в шкуре моего Рауди, — кто стал бы тогда о нас заботиться? Кто вообще умеет это лучше меня? Я, в общем и целом, идеальная хозяйка для собаки, и, если бы я поселилась в утепленной шкуре моего упрямого Рауди, мы вместе составили бы одного совершенного пса. Уже сама принадлежность к маламутам — первый шаг к совершенству. А уж после моего перевоплощения и добавки меня к Рауди, мы непременно достигли бы его. Мы сразу же добились бы значительных успехов: перестали бы таскать с кухонного стола сахарницу, чтобы, чисто ее вылизав, спрятать потом под радиатор в спальне. Улучшилась бы дисциплина. С нами можно было бы гулять без поводка, не боясь, что мы вдруг вильнем хвостом и кинемся на какой-нибудь заманчивый запах. Мы бы преданно смотрели в глаза, как будто мы какой-нибудь кроткий и добропорядочный золотистый ретривер, а не гордая и независимая ездовая собака. Да, мы втроем составили бы прекрасную команду: Рауди и обе меня.

Правда, Рауди и мне и вдвоем было неплохо, или вчетвером — все зависит от того, как считать. Рауди. Я. Часть меня, которая живет в нем. Часть его, которая живет во мне. Вот как оно бывает, когда держишь собаку. Постоянно рискуешь умереть: отдаешь собаке душу — и немножко умираешь. А потом в своей собаке и возрождаешься. Причем это процесс обратимый. Вот почему можно сказать, что я человек лишь наполовину. Я раздала частицы своей души десяткам собак, и они все тоже частично воплотились во мне. Так случилось, и я этого не выбирала, хотя, если бы у меня был выбор, безусловно, выбрала бы именно такую жизнь. Я никогда не чувствую себя «перенаселенной», меня не раздражает такое внутреннее многолюдие, вернее, многособачие. Я привыкла. В конце концов, это началось еще в утробе матери, а может, раньше, если учесть, что задолго до моего зачатия мои родители занимались выращиванием и воспитанием золотистых ретриверов. В конце концов их посетила мысль о щенках, которых нельзя было бы зарегистрировать в Американском клубе собаководства. Единственным таким щенком и оказалась я. А может, они думали, что и меня можно там зарегистрировать, подсунув, например, мое свидетельство о рождении вместе с карточками щенков золотистого ретривера, родившихся почти одновременно со мной. Я бы не удивилась, если бы им это удалось.

Я, правда, не справлялась в племенной книге. Возможно, там и есть запись о моей регистрации: Холли Винтер, от Бака и Марисы Винтер, сука.

Если вы новичок в собаководстве, вы можете подумать, что, называя меня сукой, Бак, Мариса и Клуб собаководства намекали на какие-то неприятные черты моего характера, но это совсем не так. Просто в мире породистых собак и собаководов сука — добротный, профессиональный термин, обозначающий собаку женского пола. Кроме того, единственное нехорошее имя, которым когда-либо называли меня мои родители, это то, которое я получила от них же после рождения и которое ношу до сих пор. У Американского клуба собаководства тоже никогда не было причин обзывать меня. Мои собаки больше не участвуют в плановых вязках — все это суета, имеющая отношение только к внешнему облику собаки, а не к характеру, — но я всегда была послушна всем установлениям Клуба. Я и сейчас соблюдаю пиетет. Во всяком случае, когда я держала голденов, мы ладили с Клубом. А Рауди? Что ж, поскольку ожидать беспрекословного послушания от маламутов могут только совершенно несведущие люди, я горжусь присвоением Рауди титула СТ не меньше, чем гордилась присвоением СП золотистому ретриверу. Конечно, СТ и СП касаются послушания. СТ — это Собака-Товарищ. Это как диплом высшей школы. ОСТ — Отличная Собака-Товарищ — равносильно колледжу. Собака-Помощник — СП — это все равно что кандидат наук, разве что требует гораздо больше труда, времени и мозгов. Например, в Кембридже, Массачусетс, где я живу, тысячи кандидатов и практически ни одной СП. Вот почему этот Кембридж такое странное место. Здесь избыток слишком образованных людей и собак-недоучек.

Но я отвлеклась. Как я уже сказала, вместо того чтобы заканчивать свои обычные несколько столбцов для журнала «Собачья жизнь», я писала рассказ о женщине, которая умерла и возродилась в своей собаке. Я была в некотором затруднении, потому что не знала, как ввести в дом вторую собаку. А беспокоилась я главным образом потому, что побаивалась, что Рауди, который спал у моих ног, под кухонным столом, прочтет либо мои записи, либо непосредственно мои мысли. Если бы он уловил мою мысль о том, что я могла бы умереть, а потом воскреснуть в его шкуре, возможно, он не имел бы ничего против. Но перспектива делить с другой собакой свои любимые места в доме, внимание хозяйки и, Боже сохрани, еду и питье заставила бы его ощетиниться. А он, уж конечно, понял бы, что я имею в виду не просто другую собаку, а именно другую лайку.

Я вернулась к работе над рассказом. Как раз в тот момент, когда женщина у меня испустила дух, зазвонил телефон. Это был Стив Делани, лечащий ветеринар Рауди и мой любовник.

— Холли, ты занята?

— Работаю, — ответила я.

— Мне нужна твоя помощь. Дело не терпит отлагательств, как выразилась бы ты. — Он хихикнул. — Я бы сам поехал, но не могу. Я и так уже на час выбился из графика, а в приемной полно народу. И потом, ты все равно справишься лучше — это касается послушания. Женщина не может слезть с кухонного стола. Оттуда она мне и звонила. У нее маламут, сука, и она, представь себе, не дает хозяйке слезть со стола! Эта женщина просто не знала, кому позвонить, кроме меня.

— Это ведь ее первая лайка?

— Первая.

— Щенок?

— Не совсем. Но молодая. Во всяком случае, у нее собака недавно. Это вообще ее первая собака.

Заводить первую собаку — маламута — все равно что впервые в жизни играть в баскетбол и сразу против команды «Селтик». Если знать, на что идешь, на это никогда не решишься. Но уж если вы на это пошли, ваша задача не победить, а уцелеть.

— Ладно. Где она живет?

— Апленд-роуд. — Стив продиктовал адрес. — Это ближе к твоему концу Апленд, а не к Масс-авеню.

Апленд-роуд действительно недалеко от моего дома — «трехпалубного корабля» на углу Эпплтон-стрит и Конкорд-авеню. Конкорд отделяет Апленд-роуд от Обсерватори-хилл — холма, на котором Гарвард выстроил домики загородного типа. Их сдают по умеренным ценам: от ста восьмидесяти пяти тысяч до трехсот тысяч долларов. Справка: преподаватель-ассистент зарабатывает в год примерно тридцать тысяч. Вот так Гарвард соотносится с реальностью.

— Ну и как же я войду, если она не может слезть со стола? — спросила я Стива.

— Она говорит, что в ящике для молока, перед домом, есть запасной ключ. Под пустыми бутылками. Нашла где ключи хранить!

Вообще-то я тоже держала ключ в ящике для молока, пока у меня не появился свой постоянный разносчик. Я как раз тогда открыла для себя, что одна из существенных привилегий жизни в Кембридже — снабжение молоком в настоящих стеклянных бутылках, в которых якобы приносили молоко вашей бабушке. Хотя на самом деле она получала их в вечно протекавших картонных пакетах. Обычно спрашивают, есть ли сверху пенка. Отвечаю: нет. Нормальное, старое, доброе, однородное молоко. А вот яйца действительно всегда свежие, и мороженое бывает неплохое.

— Не хотелось бы торопить тебя, — сказал Стив, — но не могла бы ты отправиться туда поскорее?

Собака не причинит ей вреда, но хозяйка-то об этом не знает. Ее зовут Элейн Уолш. Женщину, конечно!

— Да, нечасто встретишь собаку по кличке Элейн Уолш…

Ему понравилось!

— Собаку зовут Кими. Ей около года. Настоящая красавица! Очень упрямая и властная. В том-то вся и трудность. К тому же она довольно крупная для здешних мест.

Маламуты из Новой Англии, весящие от семидесяти до девяноста фунтов (они происходят по линии Коцебу), просто болонки по сравнению со статридцатифунтовыми здоровяками, распространенными в других регионах.

— Такой инцидент у них впервые? — спрашиваю.

— Позвонила она впервые. И, как я уже сказал, собака у нее недавно. Там все сложно. Долгая история. Я тебе после расскажу. Или, может быть, она сама расскажет. Все. Мне пора бежать.

— Сейчас выезжаю.

— Счастливо, — напутствовал он. — Да! Большое тебе спасибо. Увидимся вечером?

— Конечно. Если от меня что-нибудь останется.

Я придуривалась. Собак я не боюсь.