Виталий ГЛАДКИЙ КИШИНЕВСКОЕ НАПРАВЛЕНИЕ

«Мерседес» тряхнуло на выбоине, и командующий группой армий «Южная Украина» генерал-полковник Фердинанд Шернер поморщился; водитель, заметив гримасу генерала, выехал на обочину, где вдоль дороги, среди припорошенной пылью травы, виднелась тропинка. Машина пошла ровнее. К железнодорожной станции подъезжали в сумерках. Долгожданный эшелон с танками нового типа, которые их создатель назвал «королевскими тиграми», прибыл совсем недавно. Завидев «мерседес» командующего в сопровождении двух бронетранспортеров, командир батальона быстро пошел навстречу.

— Господин генерал! Отдельный 503-й тяжелый танковый батальон прибыл в ваше распоряжение.

— Отлично! — Шернер вылез из машины, прошелся, разминая затекшие ноги. — Надеюсь, в предстоящих боях вы оправдаете доверие фюрера. Хайль! — небрежно вскинул руку.

— Хайль Гитлер! — рявкнул командир батальона.

— Не буду вам мешать. Командуйте… — Шернер медленно пошел вдоль платформ, на которых высились прикрытые брезентом громады «королевских тигров».

— Приступить к разгрузке! — приказал командир батальона, и рокот танковых двигателей наполнил станцию.

«Королевские тигры»… Шернер лучше, чем кто-либо, был осведомлен об истинной мощи этих великанов. Его старый друг Гейнц Гудериан как-то в порыве откровенности назвал их мертворожденными: двигатель для такой махины слаб, а толщина бортовой брони как у обычного «тигра». При сравнительно небольшой скорости, плохой маневренности и проходимости — отличная мишень для русских. Впрочем, возможно, Гейнц просто брюзжал. Будем надеяться на лучшее. С нами бог… И Шернер заторопился к машине.

На следующее утро в штабе его уже ожидали с нетерпением. Адъютант майор Вальтер, как всегда подтянутый и чересчур официальный в присутствии подчиненных генерала, протянул Шернеру пакет. Генерал пробежал первые строки бумаги с грифом «Совершенно секретно» и остановился.

— Почему… почему не разбудили? — с глухой яростью воскликнул Шернер, обернувшись к начальнику штаба.

Тот побледнел, метнул уничтожающий взгляд в сторону адъютанта командующего, но так ничего и не ответил.

Не ожидая объяснений, генерал резко повернулся и исчез за дверью кабинета.

Примерно через полчаса Шернер вызвал к себе начальника штаба. Когда тот вошел, генерал с совершенно разбитым видом сидел в кресле, уставившись в окно, где за чисто отмытыми стеклами ярко голубело июльское небо.

— Вы только посмотрите, — Шернер вяло кивнул в сторону пакета, который лежал почему-то на полу. — Нет, вы только посмотрите, что они делают…

Начальник штаба внимательно изучил содержимое пакета.

— Ну, что вы на это скажете? — спросил Шернер.

Он вскочил, пнул кресло и забегал по кабинету.

— Я так не могу! Они забирают у меня двенадцать дивизий! Вы представляете, что это значит? Из них шесть танковых и одну моторизованную! — Шернер трясся от злости — Шесть танковых дивизий! Им, видите ли, нужно залатать дыры на центральном участке фронта. А то, что здесь русские готовят наступление в ближайшие недели, может быть дни, это их не волнует — Шернер подскочил к карте, с силой рванул матерчатые шторки. — Вот! — ткнул пальцем в испещренную условными обозначениями бумагу. — Плоешти! Если русские прорвут фронт, удар по Плоешти само собой разумеющееся дело. Что мы там сможем им противопоставить? Несколько гарнизонов на нефтеочистительных заводах да в общей сложности пару пехотных дивизий в ключевых пунктах нефтяного района Все! Один удар — и русские перережут фактически последнюю нефтеносную артерию рейха…

Шернер медленно отошел к столу, сел. Начальник штаба стоял перед ним навытяжку.

— Да вы садитесь, — устало махнул рукой генерал. — Садитесь. — повторил он и надолго задумался.

— Простите, господин генерал, — решившись, начальник штаба прервал затянувшуюся паузу. — Готовить приказ? — показал на пакет.

— Нет! — Шернер прихлопнул для большей убедительности ладонью по столу. — Я буду звонить фельдмаршалу Кейтелю. Я обязан доложить свои соображения на этот счет. Если Кейтель меня не поймет… — генерал некоторое время колебался и уже не таким уверенным тоном закончил: — Если не поймет или не захочет понять, я вынужден буду обратиться к фюреру.

— Господин генерал! Я думаю, есть более подходящий вариант. И более действенный…

— Что вы предлагаете?

— Переговорить с маршалом Антонеску. Объяснить ему ситуацию. Я думаю, что он очень даже заинтересован в присутствии этих двенадцати дивизий на оборонительных рубежах группы армий «Южная Украина».

— Вполне логично. — Шернер с неожиданно проснувшимся интересом посмотрел в сторону начальника штаба, который впервые проявил такие незаурядные «дипломатические» способности.

Впрочем, в этом не было ничего удивительного: после весьма хитроумных комбинаций начальнику штаба наконец удалось вырвать своего сына, подполковника вермахта, из группы армий «Центр», где шли тяжелейшие сражения, и пристроить его в штабе восьмой немецкой армии, которая входила в армейскую группу «Велер».

— Майор Вальтер! — позвал Шернер своего адъютанта. — Соедините меня с Антонеску.

— Господин генерал! Маршал Антонеску в данный момент у короля Михая.

— А!.. — генерал выругался. — Звоните королю!

— Но, господин генерал, как мне объяснили, они сейчас в загородной резиденции короля…

— Что они там делают, черт побери?!

— Охотятся…

— Охотятся? — переспросил Шернер. — В такое время? Когда на карту поставлены корона короля Михая и маршальский жезл Антонеску с головой в придачу? Нет, я отказываюсь понимать этих, с позволения сказать, союзников…

Шернер с возмущением смотрел на майора Вальтера, словно тот был инициатором охотничьих забав Антонеску.

— Позвоните в нашу военно-воздушную миссию.

— Генерал Герстенберг на проводе, — через некоторое время доложил майор Вальтер.

— Алло! Господин генерал, нужна ваша помощь. Да-да! Мне нужен Антонеску. И срочно! Да… В загородной резиденции короля… — Шернер в двух словах объяснил суть дела. — Я на вас надеюсь, господин генерал. Хайль Гитлер!

Вечером генералу Шернеру позвонил фельдмаршал Кейтель:

— Генерал-полковник Шернер, — глуховатый голос Кейтеля почему-то неприятно резал слух Шернера, — почему до сих пор вы не приступили к выполнению приказа о переброске дивизий?

— Господин фельдмаршал. — Стараясь справиться с волнением, Шернер крепко сжал в кулаке карандаш — он тихо хрустнул и сломался. — Господин фельдмаршал, трудности с транспортом. И… обеспечением танковых дивизий необходимым запасом горючего…

— Это отговорки, генерал Шернер!

«Неужели Антонеску не удалось убедить фюрера?» Шернер лихорадочно соображал, что ответить Кейтелю.

— Господин фельдмаршал, я уже докладывал вам всю сложность положения группы армий «Южная Украина»…

— Господин генерал! — прервал его Кейтель. — Это приказ фюрера! И проследите лично за своевременной отправкой эшелонов с указанными дивизиями. До тех пор, — голос Кейтеля стал неожиданно жестким, — пока не прибудет новый командующий группой армий «Южная Украина». Хайль Гитлер!

— Хайль… — пробормотал ошеломленный услышанным Шернер.

К обеду следующего дня самолет с новым командующим генералом Гансом Фриснером приземлился в Румынии на одном из аэродромов 4-го воздушного флота.

В июле 1944 года на Молдавию неожиданно обрушились ливневые дожди. На Южном фронте протяженностью около шестисот километров царило затишье

Разведчики впервые за полгода получили передышку: отсыпались, приводили обмундирование в порядок.

И это июльское утро не предвещало особых изменений. Сержант Кучмин что-то мастерил, ефрейтор Ласкин чистил оружие, старший сержант Пригода рубил на дрова выкорчеванные пни, а старшина Татарчук и старший лейтенант Маркелов писали письма.

— Завтракать! — Во двор вышла хозяйка с закопченным чугунком в руках. — Мамалыга готова…

Мамалыга была восхитительна: пышная, ароматная, разведчики не заставили себя долго упрашивать, и вскоре чугунок показал дно.

Во двор заглянул ефрейтор Валиков.

— Разрешите обратиться, товарищ старший лейтенант!.. Вас вызывают в штаб…

В штабе, кроме подполковника Бережного и майора Горина, был незнакомый Маркелову полковник.

— А вот и наш курортник, — увидев Маркелова, добродушно улыбнулся подполковник Бережной. — Присаживайся. Отдыхать не надоело?

— Пока нет, — сдержанно ответил старший лейтенант, внутренне настораживаясь.

— Придется тебя разочаровать, — посерьезнел Бережной. — Новое задание.

— Так ведь не привыкать, товарищ подполковник, — по-мальчишески задорно ответил ему Маркелов.

— Знаю. И не только я. С сегодняшнего дня разведгруппа поступает в распоряжение штаба фронта. — С этими словами Бережной поднялся со скамьи. — Разрешите идти?

— Идите. — Полковник подождал, пока Бережной и Горин выйдут из комнаты, и плотно прикрыл дверь.

— Вот так. — Полковник присел рядом с Маркеловым. — Куришь? — протянул папиросу.

— Да. Спасибо.

— Ну что же, старший лейтенант, будем знакомы — полковник Северилов.

Маркелов даже вздрогнул от неожиданности: о легендарном разведчике Северилове он был наслышан немало.

— Так это… вы? — спросил Маркелов.

— Я, лейтенант, — скупо улыбнулся он. — А теперь — к делу…

Полковник развернул на столе карту.

— Смотри сюда, — Северилов подвинул карту поближе к Маркелову. — Здесь занимает оборону группа армий «Южная Украина». В нее входят две армейские группы — «Велер» и «Думитреску». Точная численность войск нам пока неизвестна. Воздушная поддержка: часть сил 4-го воздушного флота Германии и румынский авиационный корпус. Немало. Оборона сильная, с хорошо развитой системой инженерных заграждений. По данным аэрофоторазведки, заграждения местами тянутся в глубину на десятки километров. — Северилов снова закурил и продолжил: — Возникает вопрос: где, в каком месте можно прорвать оборону противника с наименьшими потерями? Это и будет вашей главной задачей.

Полковник прошелся по комнате.

— Мы уже шесть групп потеряли, — глухо, как бы про себя, обронил на ходу Северилов…

— Значит, товарищ полковник, пора собираться? — спросил Маркелов.

— Да. Пора. Кто из вас умеет работать на рации?

— Сержант Кучмин и я.

— Порядок. Это упрощает задачу. Маршрут и детали задания мы сейчас будем уточнять… — Полковник на некоторое время задумался. — Вот что, Маркелов. Кажется мне, что все эти исчезновения разведгрупп как-то связаны с деятельностью моего старого знакомого полковника Дитриха, который, по нашим данным, недавно появился в расположении группы армий «Южная Украина». Очень опасный противник. Правда, неизвестно, чем Дитрих занимается в данный момент и что его привело в эти края, но к блокированию возможных направлений поиска наших разведгрупп он руку приложил без сомнений. Особо обрати внимание на то, что Дитрих часто использует для этих целей служебно-розыскных собак с проводниками. — Полковник помолчал некоторое время, затем тихо сказал: — Очень надеюсь на тебя…

— Как ты думаешь, Ганс, союзнички не подложат нам свинью?

— Фердинанд, время для оптимистических прогнозов ушло безвозвратно. К тому же большая политика — дело фюрера. Мы с тобой солдаты.

— Ганс, я рад, что именно ты сменишь меня здесь.

— Но я тебе не завидую, Фердинанд. — Генерал Фриснер выглядел усталым и отрешенным. — Ты знаешь, что фюрер отстранил Линдемана за неудачное наступление в районе Даугавпилса. А что он мог сделать? От него требовали нанести контрудар и в то же время забрали 12-ю танковую и 212-ю пехотную дивизии для группы армий «Центр». Мне тоже в мою бытность командующим оперативной группы «Нарва» пришлось подарить одну из лучших своих дивизий, 122-ю пехотную…

— Значит, ты считаешь, что у группы армий «Север» положение критическое?

— Ах, Фердинанд, — вздохнул Фриснер. — Как я могу тебе ответить на этот вопрос, если группой «Север» мне довелось командовать всего двадцать дней?

— Но все-таки, Ганс, неужели дела обстоят настолько плохо, что даже ты, мой старый соратник и друг, не хочешь сказать правду?

— Солдаты теряют веру в победу. Ты можешь себе представить, Фердинанд, до какого позора мы дожили — германские солдаты дезертируют! Моральный дух подорван, со снабжением постоянные перебои — эти бандиты-партизаны держат под своим контролем почти все железные дороги…

Сразу же после отлета Шернера новый командующий группой армий «Южная Украина» генерал Фриснер собрал оперативное совещание командующих армиями и их начальников штабов. Осмотр оборонительных сооружений и позиций войск генерал отложил на следующий день.

По окончании совещания Фриснер вызвал к себе полковника Дитриха.

— Давно мы с тобой не виделись, старина. — Дружески пожимая руку полковнику, Фриснер указал глазами на небольшой кожаный диванчик. — Присядем…

— Господин генерал, с вашего позволения — закурю…

— К чему такой официальный тон, Рудольф, кури. А ты все в полковниках ходишь.

— Ценность сотрудника разведки в отличие от офицеров вермахту заключается не в погонах и званиях.

Генерал Фриснер рассмеялся.

— Ты все так же, Рудольф, скептически относишься к армии. Единственный пункт, по которому у нас с тобой разногласия.

— Время нередко меняет мировоззрение человека. Особенно когда идет война.

— Ты стал философом.

— Нет. Я, пожалуй, стал циником.

— Это хуже?

— Для солдата — нет, для разведчика — да.

— Почему?

— Если разведчик работает только ради денег и званий, только ради наград и почестей — он циник до мозга костей. В любой момент его могут перевербовать, предложив куш посолидней, наконец, он может просто струсить. Я никогда до конца не верил, таким людям.

— К чему ты клонишь, Рудольф?

— Отвечаю честно на вопросы, поскольку господин генерал, судя по всему, хочет полной откровенности.

— Рудольф, мне хотелось бы услышать твое мнение о состоянии дел в Румынии.

— Все нормально, если судить по заявлениям Антонеску.

— А если судить по данным абвера?

— Дело дрянь, господин генерал.

— Почему?

— Вчера я получил отчет румынской сигуранцы за последние две недели. Весьма интересные вещи творятся за спиной маршала Антонеску… Создан национал-демократический блок коммунистической, национал-царанистской, или крестьянской, и национал-либеральной партий.

— Сведения достоверны?

— Вполне.

— Какие меры приняты?

— Какие меры можно предпринять, чтобы задержать горный обвал на полпути?

— Параллель довольно условная…

— Не возражаю. Работаем и в этом направлении. Но хуже всего то, что король Михай решил удариться в политику, судя по всему, под влиянием своей матери: за последние полгода резко усилились трения между его приближенными и Антонеску. А это явно неспроста. Правда, король пытается делать вид, что его отношение к Антонеску не изменилось, но это меня больше всего и настораживает.

— Думаешь, он способен открыто выступить против Антонеску?

— Господин генерал, чтобы спасти свою корону, Михай пойдет на все. Тем более что армия на его стороне и многие генералы настроены против Антонеску.

— Ну что же, спасибо, Рудольф, за информацию. А теперь займемся вопросами, которые касаются нас непосредственно…

С этими словами генерал Фриснер направился к крупномасштабной карте.

— Насколько я информирован, в данный момент у нас наиболее боеспособной является шестая армия. Так, Рудольф?

— Да.

— И что фланги у нас самое уязвимое место, поскольку там оборону держат румынские войска. Это соответствует действительности?

— Вполне.

— Допустим, эти сведения не являются тайной и для русских.

— Весьма возможно.

— Тогда мы и будем исходить из этого факта. Рудольф, мы сейчас с тобой немного пофантазируем. Сыграем в бумажную войну. Итак, ты русский командующий, и тебе известно, что все лучшие войска Германии сосредоточены в районе вот этого выступа, то есть они прикрывают Кишинев. Куда ты направил бы свой основной удар в предстоящем наступлении?

— Здесь и думать долго не нужно. Конечно же, по флангам. С южной стороны — удар по 3-й румынской армии с форсированием Днестра и Днестровского лимана, а на нашем левом фланге — прорыв обороны в расположении 4-й румынской армии с направлением главного удара на Хуши. Удары по сходящимся направлениям, и в результате — «котел» в районе Кишинева…

— Правильно! Совершенно логично, Руди. Я бы тоже так поступил. И все же есть один, весьма важный момент, о котором мы, немцы, предпочитаем умалчивать. Это — возросшее оперативно-тактическое мастерство русских военачальников, нестандартность их мышления. Русские уже не те, что в сорок первом, Рудольф, далеко не те. А мы продолжаем по инерции считать их неспособными тягаться с гениальностью немецкой военной мысли. Очень опасное заблуждение.

Фриснер, возбужденно жестикулируя, бегал вдоль огромной карты, которая занимала почти всю стену кабинета.

— А если русские ударят по 6-й армии? Невозможно? Вполне возможно, Руди! Смотри, что получается в этом варианте. Для того чтобы усыпить нашу бдительность, русские могут провести отвлекающие удары по флангам. Могут! На кишиневском направлении им необходимо форсировать Днестр, что сопряжено с большими потерями. И конечно же, мы подобного поворота событий не должны ждать, следуя твоим умозаключениям (да и не только твоим), а значит, сосредоточим все внимание на флангах, возможно, с привлечением дополнительных сил (насколько я знаю, генерал Шернер определил в резерв две пехотные и одну танковую дивизии). Вот тут-то русские и используют элемент внезапности! Не согласен? Хорошо, поспорим! Во-первых, форсировать Днестр для русских при их современном оснащении, хорошем артиллерийском и воздушном прикрытии и определенном опыте подобных операций не является сложной проблемой. Во-вторых, взломав оборону и уничтожив лучшие наши войска, русские, вне всяких сомнений, нанесут удар в направлении Фокшан; ну а там рукой подать до Плоешти и Бухареста. Остаются наши войска на флангах? Вот в этом и заключается замысел: разбить наиболее боеспособные соединения, вбить танковый клин в центр группы армий «Южная Украина», расчленить на две части и при поддержке русского флота и морских десантов запереть нас в двух вместительных «котлах». Все!

Тяжело дыша, Фриснер подошел к столу, плеснул из высокогорлого графина воды в фужер, выпил.

— Ну, что ты на это скажешь, Рудольф?

— А если все-таки русские ударят по флангам? Неужели вы вовсе исключаете такую возможность?

— О нет, ни в коем случае! Будем откровенны: оба варианта могут принести нам большие неприятности. Но только в том случае, если мы не сможем определить направление главного удара русских. Оборона на нашем участке фронта сильная, хорошо продуманная — нельзя не отдать должное моему предшественнику. Командование сухопутных сил и фюрер возлагают на нас большие надежды. Именно здесь, на южных рубежах рейха, мы должны остановить русских, измотать в боях и начать новое, победоносное наступление. Мы щит Румынии и Балкан. Вчера в беседе со мной фюрер сказал: «Я верю, что именно группа армий «Южная Украина» способна внести коренной Перелом в состояние дел на Восточном фронте…» Правда, фюрер несколько по-иному, чем ты, оценил ситуацию в Румынии. Он сказал: «Маршал Антонеску искренне предан мне».

— У меня есть вопрос.

— Слушаю.

— Если в итоге ситуация на оборонительных рубежах будет складываться не в нашу пользу, если русские прорвут фронт, что тогда? Или этот вариант исключен?

— Что известно богу, то человеку знать не дано. Это мой ответ на вопрос. Ни в чем заранее нельзя быть уверенным. И если все-таки русские прорвут фронт, то для полного окружения группы армий «Южная Украина» им необходимо упредить отвод наших войск на новые оборонительные рубежи. А для этого нужно захватить переправы на реке Прут, что довольно сложно, можно даже сказать, невыполнимо.

— Почему?

— Дело в том, что тогда русские должны иметь темп наступления до тридцати километров в сутки, иначе у нас получается значительный выигрыш во времени.

— Жду ваших приказаний, господин генерал.

— Ты опять угадал мои мысли. Тебе придется немало поработать. Мои замыслы тебе известны, требуется только подтвердить их или опровергнуть, если они несостоятельны. Времени очень мало, Руди, очень мало…

— В первую очередь вам нужна информация о дислокации и численности русских армий.

— Да.

— И где намечается главный удар.

— Совершенно верно.

— Ну что же, постараемся, господин командующий…

— Но это еще не все, Рудольф. Как у тебя обстоят дела с блокировкой русских разведгрупп?

— За последние полтора месяца не было случая проникновения русских в наш тыл.

— Садись, господин полковник. Будем работать. Будем намечать новую стратегию и тактику на ближайшее время…

Берег вынырнул из темноты неожиданно. На узком каменном выступе старшего лейтенанта Маркелова уже ждали: подхватили под руки и помогли забраться наверх. Одевались быстро и без слов; старший сержант Пригода и сержант Кучмин с автоматами наготове охраняли остальных.

Вниз по течению шли около получаса, пока Пригода, который был впереди, не заметил узкую расщелину.

Первым полез ефрейтор Ласкин. За ним старшина Татарчук, для страховки.

Время тянулось мучительно долго. Маркелов с тревогой поглядывал на восток, где уже появилась светло-серая полоска утренней зари.

Наконец прозвучал условный сигнал, и разведчики начали по очереди втискиваться между шершавыми стенками расщелины…

Наверху дул легкий ветерок. Когда Маркелов присоединился к разведчикам, Степан Кучмин уже ловко орудовал ножницами, делая проход в проволочных заграждениях. Единственный участок, на котором, учитывая рельеф местности и насыщенную воинскими подразделениями оборону, а также то, что остальные разведгруппы даже не пытались пройти здесь, можно было, по мнению Северилова, надеяться на успех.

Ласкин помогал Кучмину, придерживая обрезанные концы «колючки».

Неожиданно Кучмин замер. «Мина!» — подумал Ласкин, цепенея от неожиданного страха.

— Сигнальная проволока, — шепнул ему Кучмин.

Страх прошел, но от этого легче не стало: Ласкин знал, что эта проклятая «сигналка» — туго натянутая проволока с понавешанными на ней пустыми консервными банками, металлическими пластинками и крохотными рыбацкими звонками — преграда почти непреодолимая. Достаточно рукам чуть-чу4ть дрогнуть — и ты уже кандидат в покойники: задребезжат банки-жестянки, и вступят в дело пулеметы, которые свой сектор обстрела причесывают с истинно немецким прилежанием и методичностью.

— Что будем делать, Степа? — спросил Ласкин.

— Передай, пусть приготовятся. Режь…

Уперев локти в землю, Кучмин зажал в ладонях коварную проволоку. «Удержать, удержать во что бы то ни стало…»

— Давай… — выдохнул он Ласкину.

Ножницы мягко щелкнули. Невесомая до этого проволока вдруг налилась тяжестью и потянула руки в стороны. Кучмин стал разводить их, постепенно опуская обрезанные концы вниз; у самой земли один конец перехватил Ласкин.

— Последний ряд остался, Степа…

— Погоди чуток, — наконец промолвил Кучмин, с трудом отрывая занемевшие руки от земли.

Измазанные ржавчиной ладони были в крови, которая сочилась из-под ногтей…

Первый привал разведчики устроили в полуразваленной мазанке; дикий виноград оплел ее саманные стены и через проломы в сгнившей соломенной крыше протянул свои гибкие плети внутрь. Вокруг мазанки рос старый заброшенный сад.

— Кучмин, время, — посмотрел на часы Маркелов.

Степан принялся настраивать рацию.

Пригода расположился на широкой лежанке и, постелив полотенце, начал торопливо выкладывать из вещмешка съестные припасы.

— Петро в своей стихии, — и здесь не удержался Татарчук, чтобы не позубоскалить.

— А як нэ хочэшь, то твое дило. — Пригода, который было протянул старшине его порцию, сунул ее обратно в вещмешок.

— Э-э, Петро! Ты что, шуток не понимаешь?

— От и жуй свои шуткы.

Кучмин и Ласкин, посмеиваясь над обоими, тем временем заканчивали завтракать. Старший лейтенант уточнял на карте маршрут, сверяясь с компасом; на душе было легко и радостно — первый и, пожалуй, самый опасный этап поиска позади, на связь вышли вовремя.

Вдруг Ласкин насторожился.

— Собаки, командир… — произнес он.

Теперь уже все услышали приглушенный расстоянием собачий лай, который приближался со стороны Днестра.

— Уходим! — приказал Маркелов.

Через минуту мазанка опустела. Примятая сапогами трава постепенно выпрямлялась; где-то встревоженно прокричала сорока и тут же умолкла…

— Не могу, командир… — Татарчук со стоном, опустился на землю. — Спина, будь она неладна… Осколками в сорок первом…

Старшина закрыл глаза. Разведчики, потные, запыхавшиеся — бежали уже около получаса, — столпились вокруг.

— Аптечку! — Маркелов упал на колени возле старшины. Старший лейтенант намочил ватку в нашатыре и сунул под нос Татарчуку; старшина сморщился, закрутил головой и виновато взглянул на Маркелова.

— Вот незадача… — попытался встать, но тут же завалился обратно. — Ноги не держат. Уходите. Я их попридержу тут маленько. Все равно кому-то нужно.

— Нет! — Маркелов в отчаянии рванул ворот гимнастерки — перехватило дыхание. — Мы понесем тебя!

— Командир, уходите! Я задержу их.

— Старшина Татарчук! Здесь я командую! Внимание всем — несем по очереди. Я — первый…

Темп движения замедлился. С прежней скоростью бежали только тогда, когда Татарчука нес Пригода, но его надолго не хватало

Сзади настигали. Судя по лаю ищеек, их охватывали полукольцом; деревья пока скрывали разведчиков от преследователей.

Маркелов вспомнил Северилова. Метод полковника Дитриха — круглосуточное патрулирование передовой с использованием обученных собак. Маркелов на мгновение остановился, вытащил карту, всмотрелся: где-то рядом, впереди, должна быть небольшая речушка. Туда, быстрее!

— Быстрее, быстрее!

К берегу речушки скатились кубарем, по мелководью побежали против течения. Маркелов с надеждой поглядывал вверх, где клубились густые тучи, — как сейчас нужен дождь…

Собачий лай приутих, видимо, преследователи искали утерянные следы разведгруппы.

Переправились вброд на другую сторону речушки. Дальше их путь лежал через луг, за которым щетинились деревьями высокие холмы…

Их настигли на вершине холма. Тучи так и не пролились на землю дождем, уползли за горизонт; в небе засияло солнце, которое уже начало клониться к закату. Татарчук шел, опираясь на плечо Пригоды: боль прошла, и только ноги еще плохо слушались.

— Будем драться, — решил Маркелов.

Быстро рассредоточились и стали ждать. Нужно было во что бы то ни стало продержаться до темноты.

Десятка три эсэсовцев медленно ползли по склону. Рыжий офицер снял фуражку, расстегнул мундир и часто вытирал лицо носовым платком. «С него и начну», — подумал старший лейтенант Алексей Маркелов и нажал на спусковой крючок.

Автоматный огонь несколько ошеломил преследователей. Некоторые успели спрятаться за стволы деревьев, кое-кто побежал вниз, а часть, и среди них рыжий офицер, остались лежать, сраженные наповал. Две овчарки скулили и рвались с поводков, пытаясь сдвинуть с места своих хозяев; третья, оборвав поводок, бросилась на Пригоду.

— Гарный пес, — сокрушенно вздохнул тот и всадил в овчарку пулю. — В погани рукы попався…

Некоторое время царило затишье, видимо, гитлеровцы, дезорганизованные гибелью командира и удачными действиями разведчиков, пытались разобраться в обстановке. Пользуясь этим, разведчики сменили позиции.

Наконец заговорили и автоматы эсэсовцев. Плотный огонь прижал разведчиков к земле. «Обходят», — понял Маркелов.

Эсэсовцы уже забрались на холм с правой стороны и, тщательно укрываясь за деревьями, сокращали дистанцию мелкими перебежками. «Забросают гранатами. — Старший лейтенант дал очередь в их сторону. — Не продержимся. Нужно отходить…»

Разведчики, отстреливаясь, уходили к долине.

Капрал Георге Виеру, невысокий худощавый парень двадцати трех лет, читал письмо из дому.

«…А еще сообщаю, что Мэриука уехала в Бухарест. Она вышла замуж за сына господина Догару, помнишь, он прихрамывал на левую ногу и в армию его не взяли. Мэриука приходила перед отъездом попрощаться. Вспомнили тебя, поплакали. У них в семье большое несчастье, мы тебе уже писали, — на фронте погиб отец. А неделю назад младший брат Петре попал под немецкий грузовик, и теперь у него отнялись ноги. На этом писать заканчиваю, береги себя, Георге, когда стреляют, из окопа не высовывайся. Я молюсь за тебя каждый день, и мама тоже. Все целуем тебя. Твоя сестра Аглая. Тебе привет от Джэорджикэ и Летиции».

— Что раскис, Георге?

— А, это ты, Берческу… — Виеру подвинулся, освобождая место для товарища.

Берческу закурил, мельком взглянул на письмо, которое Виеру все еще держал развернутым, и спросил:

— От Мэриуки?

— Мм… — промычал неопределенно Георге и спрятал письмо в карман. — Закуришь? — протянул Берческу помятую пачку дешевых сигарет.

— Давай…

Покурили, помолчали. Берческу искоса поглядывал на Виеру — тот был явно не в себе.

— Все, нет Мэриуки, — наконец проговорил Георге и, поперхнувшись сигаретным дымом, закашлялся.

— Что, умерла?

— Вышла замуж.

— За кого?

— Ну не за меня же! — вскочил Виеру и нырнул в блиндаж.

Через пару минут за ним последовал и Берческу Виеру лежал на нарах, закинув руки за голову и о чем-то думал.

— Кхм! — прокашлялся с порога Берческу.

Виеру посмотрел на него и отвернулся к стене.

— Георге… — голос Берческу слегка подрагивал. — Ты это… ну, в общем, не переживай. Война закончится, ты молодой, найдешь себе.

— Берческу! — Виеру резко поднялся, схватил товарища за руку. — Давай уйдем! Домой.

— Ты что, Георге! — Берческу замахал руками. — Поймают — пули не миновать. Здесь хоть надежда на солдатское счастье…

— Уйду сам… Ничего я уже не боюсь, Берческу. Не могу! Не хочу! Три года в окопах. Ради чего? Немцы нас хуже скотины считают. А свои? Вчера капитан Симонеску избил денщика до полусмерти только за то, что тот нечаянно прожег утюгом дыру на его бриджах А тебе, а мне мало доставалось?

— Да оно-то так… — Берческу мрачно смотрел в пол. — Я тоже об этом думал…

Ночью роту, в которой служил капрал Виеру, подняли по тревоге, усадили в грузовики к отправили в неизвестном направлении

Два последующих дня солдаты трудились не покладая рук — сколачивали фанерные макеты танков и пушек, красили их в защитный цвет. На третий день макеты начали устанавливать на хорошо оборудованные и замаскированные позиции, откуда немцы спешно убирали танки, противотанковые орудия и тяжелые минометы.

Георге старательно обтесывал длинную жердь — ствол пушки-макета. Работа спорилась, время бежало незаметно; пряный дух свежей щепы приятно щекотал ноздри, и капрал пьянел от такого мирного, уже подзабытого запаха. Рядом, что-то мурлыча под нос, трудился и обнаженный по пояс Берческу — полуденное солнце припекало не на шутку.

— Эй, капрал!

Виеру оглянулся и увидел коренастого немецкого унтер-офицера, который махал ему рукой.

— Иди сюда!

Виеру нехотя поднялся, стряхнул с одежды мелкие щепки и направился к большой группе немецких солдат, которые, беззаботно посмеиваясь, собрались вокруг поддомкраченного грузовика; на земле лежало колесо, а возле него стоял автомобильный насос.

— А ну качни… — Унтер-офицер показал на насос.

До Георге, который все еще пребывал в радужном настроении, навеянном работой, смысл этих слов дошел с трудом; он уже было взялся за рукоятку насоса, как вдруг кровь ударила в голову, и Георге, медленно выпрямившись, мельком взглянул на унтер-офицера и пошел обратно.

— Эй, ты куда?! Стой! — Унтер в несколько прыжков догнал Георге Виеру и схватил за плечо.

Георге обернулся. Немец был одного роста с ним, но пошире в плечах, на капрала повеяло сивухой — унтер-офицер был навеселе.

— Ты что, не понял? Пошли… — потянул немец капрала за рукав.

Виеру отдернул руку и зашагал дальше.

— Георге! — услышал он вдруг крик Берческу. И в тот же миг сильный удар в челюсть свалил его с ног.

— Паршивый мамалыжник… — зашипел, брызгая слюной, унтер и пнул Георге ногой. — Вставай!

Георге вскочил и в ярости ударил по губам унтера. Тот явно не ожидал такого оборота, отшатнулся, провел тыльной стороной руки по губам и, увидев кровь, с криком бросился на Георге. Они сцепились и покатились по земле.

— Держись, Георге! — долетел до Виеру голос Берческу…

Немецкие и румынские солдаты дрались до тех пор, пока не прибыл наряд полевой жандармерии.

— Расстрелять мерзавцев! Всех! — Немецкий полковник топнул ногой. — Они осмелились поднять руку на солдат фюрера!

— Господин полковник! — Генерал Аврамеску, спокойный и корректный, поднялся из-за стола. — Я считаю, что это не лучший способ поднять боевой дух румынских солдат перед предстоящими боями.

— Какое мне до этого дело! Ваши солдаты совершили преступление и должны за это отвечать по законам военного времени. Шесть немецких солдат доставлены в госпиталь. Я требую отдать зачинщиков драки под трибунал!

— То, что вам нет дела до результатов предстоящего сражения, где боевой дух — одно из слагаемых победы, я постараюсь довести до сведения командующего группой армий генерала Фриснера. Ну а по поводу зачинщиков драки я не возражаю: по нашим сведениям, затеял потасовку немецкий унтер-офицер Отто Блейер.

— Господин генерал, вы меня неправильно поняли, — стушевался полковник при имени генерала Фриснера. — Возможно, э-э… в этом есть вина и немецких солдат. Но драка была больше похожа на бунт! И этот ваш, — полковник открыл папку, нашел нужный листок, — капрал Георге Ви-е-ру, — с отвращением прочитал по слогам, — самый настоящий красный! Я приведу его высказывания…

— Не нужно, — генерал Аврамеску устало махнул рукой. — Капрал Виеру пойдет под военно-полевой трибунал. Но остальные солдаты будут освобождены из-под стражи и отправлены на фронт. Это мое окончательное решение. Вас оно устраивает, господин полковник?

— В какой-то мере да… — полковник замялся.

Генерал Аврамеску понял его.

— Этот разговор, господин полковник, останется между нами. Генерал Фриснер слишком занят, чтобы разбирать подобные незначительные недоразумения.

— Конечно, господин генерал! — просиял полковник. — Ваше решение правильное, и я к нему присоединяюсь…

Георге и Берческу сидели в одной камере. Виеру изредка щупал заплывший глаз, и тогда Берческу посмеивался, несмотря на то, что у самого вид был не ахти какой.

— Георге, а здесь лучше, чем на передовой, — неизвестно отчего довольный Берческу похлопал по каменной стене. — Кормят вполне прилично, тихо, спокойно…

— Это точно, — весело согласился Виеру и потянулся до хруста в костях.

— Георге, но как ты унтера… — Берческу расплылся в улыбке. — Я, ей-богу, не ожидал…

Через день рядового Берческу освободили, а капрал Виеру остался в камере ждать приговора военно-полевого трибунала.

Стоило Пригоде изготовиться для броска, как часовой тут же оборачивался и шел в направлении разведгруппы. Пригода уже несколько раз довольно выразительно поглядывал в сторону Маркелова, но тот отрицательно покачивал головой — лишний раз шуметь ни к чему…

Тогда от эсэсовцев удалось уйти без потерь — все-таки дождались ночи. Правда, пришлось немного изменить маршрут. Маркелов несколько раз пытался выйти на нужные координаты. Но казалось, что немцы их ждали именно там, куда старший лейтенант нацеливал разведгруппу. И все-таки, несмотря на эти досадные накладки, разведчики добыли чрезвычайно ценные сведения о сосредоточении танковых и артиллерийских подразделений вермахта, о чем незамедлительно доложили в штаб фронта — рация работала безупречно. Преследователи исчезли, словно сквозь землю провалились, и это обстоятельство не давало покоя Маркелову. Исчезновение шести разведгрупп, неудачи остальных при переходе линии фронта, солидно поставленная блокировка возможных маршрутов поиска — все говорило о том, что гитлеровское командование весьма тщательно позаботилось о сохранности своих тайн, особенно тех, которые касаются оборонительных сооружений и мест дислокации военной техники.

А тут — полное спокойствие, никаких намеков на повышенную боевую готовность в связи с проникновением разведгруппы в тыл, тем более что уж варианты примерных маршрутов немецкая контрразведка могла вычислить вне всяких сомнений: Маркелов в разведке был уже не новичок и методику немцев знал не понаслышке. Возможно, это объясняется большой нервозностью гитлеровцев — что ни говори, а уже на исходе третий год войны…

Маркелов приказал отходить. Пригода досадливо поморщился, еще раз окинул взглядом довольно крепкую фигуру часового и пополз в глубь лесных зарослей за остальными.

Через некоторое время наткнулись на батарею противотанковых пушек-макетов, а рядом, буквально в километре, разведчики обнаружили до двух десятков танков, тоже фанерных.

— Не нравятся мне эти деревянные игрушки. — Татарчук, покусывая травинку, задумчиво смотрел на мощный эскарп, за которым скрывались в глубоких наклонных траншеях макеты танков. — Мы их на маршруте видели уже много, как бы не сказать — чересчур много. А, командир?

— Да. Похоже, на этом участке фронта немцы не ждут наши войска…

— Ну, хорошо, допустим, это и впрямь ложные позиции. Тогда почему они так тщательно замаскированы с воздуха? — Татарчук показал на маскировочные сети, прикрывающие макеты.

— Ты в чем-то сомневаешься?

— Не знаю… — Татарчук был непривычно угрюм. — Не нравится мне это — и все тут! Вы только посмотрите, как добротно оборудованы позиции. Что, фрицам делать нечего, как только рыть траншеи под эти дрова?

— Возможно, позиции были и впрямь приготовлены под настоящие танки, да потом их перебросили в другое место. — Маркелов чувствовал, что спорит больше по инерции — в глубине души он был согласен со старшиной.

— У меня есть предложение, командир.

— Выкладывай.

— На связь мы должны выйти почти через час. За это время не мешало бы посмотреть позиции вблизи.

— Согласен. Пойдешь с Ласкиным. Мы вас прикроем… Татарчук и Ласкин ушли. Остальные рассредоточились и замаскировались.

Неутомимый шмель обстоятельно осматривал круглые головки клевера невдалеке от Пригоды. Вот он нечаянно зацепил крылом паутину, дернулся несколько раз, пытаясь освободиться, и притих. Большой паук выскочил и заторопился к своей жертве. Шмель басовито загудел при виде разбойника, рванулся в сторону, но паук тут же забегал вокруг него, опутывая клейкой паутиной.

Пригода тонкой веточкой оборвал паутину, и шмель улетел, а паук как-то боком, неуклюже поволок свое толстое туловище с крестом на спине под клеверный листок.

И в это время рядом с Пригодой раздался чуть слышный шорох и чье-то тяжелое дыхание. Пригода замер: в нескольких метрах от него лежал немецкий солдат! Крепкие волосатые руки гитлеровца сжимали окуляры цейсовского бинокля, каска была утыкана пучками травы и ветками. Немец пристально вглядывался в сторону макетов, туда, где орудовали Татарчук и Ласкин.

Пригода, затаив дыхание, медленно потянул кинжал из ножен. Прикинул еще раз расстояние до гитлеровца, слегка приподнялся, готовясь к прыжку, быстро окинул взглядом окрестности — и снова застыл неподвижно: немного сзади, среди кустов, он заметил еще двух солдат с автоматами наготове.

Тем временем немец с биноклем, видимо, удовлетворенный увиденным, поднял вверх раскрытую пятерню и, на миг повернувшись лицом к Пригоде, быстро и ловко пополз в сторону; куда-то пропали и два других солдата.

Пригода отбросил ветки, которыми замаскировался, и, пригибаясь почти к земле, побежал по ложбине к месту сбора разведчиков.

Все уже собрались вместе, когда Пригода выскочил из зарослей — его пост был самый дальний. Татарчук и Ласкин тоже только подошли.

Пригода, не глядя на заросли вокруг небольшой полянки, где расположились разведчики, медленно подошел к остальным и, изобразив улыбку, тихо сказал:

— Хлопцы, нас окружают.

Маркелов на миг оцепенел.

— Уходим по одному, — сказал он. — Без спешки. Идем к сосновой роще. Друг друга из виду не упускать.

Короткий привал устроили на вершине небольшого холма, густо поросшего сосновым молодняком. Роща хорошо просматривалась, и разведчики почувствовали себя в относительной безопасности.

— Татарчук, рассказывай! — бросил Маркелов еще на подходе к холму.

— Танки были на этих позициях не позже вчерашнего дня.

— Ты уверен?

— Вполне. Следы траков на дороге убрали при помощи волокуши, а затем пустили грузовики и мотоциклы. Здесь у них почти чисто, если не очень присматриваться.

— Что еще?

— Несколько Свежих окурков, пряжка от комбинезона, оброненная недавно, в одном месте танк выехал на обочину и слегка ободрал кору на деревьях. В двух местах, видимо при дозаправке, пролито горючее.

— Все?

— Нет. В лесу обнаружили добротный блиндаж, хорошо замаскированный, вместительный. Наверное, укрытие для танковых экипажей. Тоже оставлен совсем недавно. Дальше мы не осматривали — не было времени. Пожалуй, все.

— Пригода!

— Бачыв фрыца, як оцэ вас!.. — И Петро рассказал об увиденном.

— Говоришь, тот самый часовой, который по идее должен в это время быть в двух часах ходу отсюда? Не ошибся? — спросил Маркелов.

— Ни! — уверенно ответил Пригода.

— Та-ак… — Неужели все это время они передавали в штаб дезинформацию?!

— Деза… — словно подслушал его мысли Кучмин.

— Я тоже так думаю, командир, — отозвался и Татарчук. — Они нас как щенков к проруби ведут. Что делать будем? Связаться со штабом и передать им… — начал было Кучмин.

— Что мы снабжали их сначала дезинформацией, а теперь начнем снабжать своими домыслами? Так? Кто может поручиться, что наши сведения не соответствуют действительности? — Маркелов задержал взгляд на Кучмине. — Ты? Или ты? — обернулся он к Татарчуку.

— Так что же тогда делать? — растерянно спросил Татарчук.

— То же, что и до этого, — идти по маршруту. Потому что, если мы сейчас повернем обратно для проверки разведданных, наши «телохранители» на этот раз нас не упустят. Пусть они продолжают считать, что все идет по их плану. Но — до поры, до времени…

Да, теперь стали понятными и «нерешительность» эсэсовцев, которые, после того как оттеснили разведгруппу на нужное для них направление, убрались восвояси, уступив место, судя по всему, опытным контрразведчикам вермахта, и усиленные заслоны, которые и в самом деле были непроходимыми, поскольку для разведгруппы был определен совсем другой маршрут, и, наконец, удивительное затишье все эти дни в тылу гитлеровцев.

Нет, нужно во что бы то ни стало проверить разведданные! Хотя бы выборочно, если немцы не дадут до конца довести задуманное.

— Подходят, командир, — доложил Ласкин, который в бинокль наблюдал за рощей. — Здорово маскируются, гады!

— Пусть поупражняются, — Маркелов развернул карту. — Подойдите сюда! Смотрите и запоминайте…

Мотор, чихнув, заглох. Грузовик по инерции прокатился несколько метров, мигнул подфарниками и остановился на обочине Из кабины выскочил водитель, открыл капот.

— Что случилось, Вилли? — окликнули водителя из проходящей мимо машины.

— Вода закипела, — водитель открутил пробку радиатора и резко отпрянул в сторону — пар со свистом вырвался наружу.

— Помочь? — подошел к нему пассажир.

— Я сам, Курт, — водитель откинул брезентовый полог и полез в кузов грузовика, под тент.

Курт поправил ремень винтовки, закурил и неторопливо принялся расхаживать по шоссе. Мимо продолжали идти грузовики автоколонны, к которой принадлежала и машина Вилли.

— Эй, Курт! Поехали! — водитель бросил полупустую канистру обратно в кузов и протер ветошью руки. — Где ты там?

Курт молча влез в кабину и захлопнул дверку.

— Все в порядке, — удовлетворенно констатировал Вилли и повернулся к Курту. — Дай закури… ы-ы… — водитель на миг лишился дара речи, опомнившись, он попытался выскочить на шоссе, но не успел: сильный удар обрушился на его голову.

Когда автоколонна миновала перекресток и шоссейная дорога запетляла среди лесных зарослей, один из грузовиков неожиданно резко свернул на малоприметную грунтовую дорогу и скрылся за деревьями. Вскоре последняя автомашина перевалила в долину, и на шоссе воцарилась тишина.

Они оторвались от немецких контрразведчиков к ночи. Пригода и Ласкин бесшумно сняли заслон из двух солдат, и разведчики по узкому скалистому коридору вышли к реке, а затем спустились вниз по течению и очутились на шоссе, где незаметно захватили один из грузовиков автоколонны. Судя по всему, этот вариант для контрразведчиков вермахта был полной неожиданностью, поскольку разведгруппу никто не преследовал, в чем Маркелов не замедлил удостовериться, едва машина прошла первые десять километров по грунтовой дороге. Мотор заглушили и устроили небольшой привал.

Степан Кучмин время привала провел несколько своеобразно. В кузове грузовика он обнаружил около двух десятков деревянных противотанковых «хольцминен» и примерно такое же количество старых немецких металлических мин круглой формы. Взрыватели к ним нашлись в кабине, тщательно упакованные в деревянные ящички, — видимо, Курт был сапером. Пока разведчики ужинали, Степан с саперной лопаткой бегал по дороге, устанавливая мины.

Дальше ехали без остановки до самого утра. Когда из-за горизонта показалось солнце, машину, заминировав, бросили: до цели оставалось совсем немного.

Это было то самое место, где разведчики впервые обнаружили макеты танков и пушек: Маркелов решил начать проверку разведданных последовательно. Уже на подходе к долине услышали рев моторов; густая желтая пыль поднималась к безоблачному небу.

Проход в колючей проволоке, ограждающей танковые позиции, который разведчики проделали в первый раз, был аккуратно заплетен, а на бруствере свежевырытого окопчика по другую сторону заграждений сидели два немецких солдата. Танки, если они там были, скрывал плотный частокол из деревьев.

— Вот тебе, бабушка, и Юрьев день, — зло сказал Татарчук. — Как они нас, а, командир?

— Поживем — увидим… — Маркелов еще раз уточнил координаты.

— Будем ждать вечера? — спросил Кучмин.

— Времени в обрез, — Маркелов внимательно посмотрел на заграждение — Нужно пройти туда. И желательно без шума…

Ласкин полз среди высокой травы вслед за Степаном Кучминым. Вдруг тот остановился, некоторое время лежал в полной неподвижности, затем дал знак, чтобы Ласкин не двигался, и, взяв чуть вправо, пополз дальше. Через несколько минут Кучмин повернул обратно. Вскоре оба очутились у прохода в «колючке», где их с нетерпением ждали остальные.

— Все подходы заминированы, — хмуро сказал Кучмин.

— Пройдем? — озабоченно поинтересовался старший лейтенант.

— Пройдем. Как скоро — вот вопрос. Да еще среди бела дня.

— Могут заметить, — Маркелов посмотрел на часы и вздохнул. Другого выхода нет. Нужно снять передовое охранение. От окопа должна быть тропинка…

На этот раз пошли Татарчук и Ласкин. Теперь на бруствере сидел только один солдат и что-то жевал.

Татарчук подобрался, крепко сжал нож, чуть слышно щелкнул языком и ринулся вперед.

Оба разведчика вскочили почти одновременно; немец, выпучив с перепугу глаза, успел произнести что-то нечленораздельное Когда Ласкин опрокинул его на землю, Татарчук с разбегу ухнул на дно окопа, где мирно посапывал второй немец, и взмахнул ножом.

Незаминированную тропинку, которая вела к танковым позициям, обнаружили по невысоким вешкам с привязанными лоскутами белой материи. Дорога через лес уже была им знакома, и разведчики шли быстро. На выходе из леса они наткнулись на взвод немецких солдат, которые рыли большой котлован; обошли их стороной.

— Ну, что там, командир? — Татарчуку не терпелось.

Маркелов разглядывал в бинокль танковые позиции, куда то и дело подъезжали бензозаправщики. А по пыльной дороге, которая змеилась на дне долины, шли крытые грузовики, бронетранспортеры, штабные легковушки. Сколько мог окинуть взглядом Маркелов — все пространство заполнено разнообразной военной техникой, которая перекрыла долину. Но взор старшего лейтенанта был прикован только к танковым позициям, на которых затаились под маскировочными сетками огромные стальные махины — танки неизвестного разведчику типа. По внешнему виду они напоминали «тигры», но были повыше и пошире.

«Пушка, по-моему, та же, что и у «тигра», восемьдесят восемь миллиметров, — прикидывал в уме Маркелов. — Но пулеметов не три, а четыре. И один из них зенитный. Что-то новое…»

— Смотри, — передал бинокль старшине.

— Ого! — вырвалось у Татарчука. — Таких еще видеть не приходилось Держи, Степа, — Татарчук протянул бинокль Кучмину. — Полюбуйся, что фрицы нам приготовили. Сюрприз.

— Да-а, — протянул Кучмин. — Сюрприз. Мы с ними поближе познакомимся? — спросил он у Маркелова.

— Взять «языка»?

— А почему бы и нет? По крайней мере доложим в штаб по всей форме.

— Нельзя. Переполошим фрицев. Пересчитаем и будем уходить. Нужно немедленно выйти на связь: сведения у нас теперь вполне достоверные.

— Как с остальными пунктами, где были обнаружены макеты? — спросил Татарчук.

— Теперь доложим все, как есть, все наши сомнения. И то, что гитлеровцы затеяли с нами крупную игру. Пусть в штабе делают соответствующие выводы.

Последним сквозь проход в проволочном заграждении полз Ласкин. Впереди мелькали сапоги Пригоды, шитые по спецзаказу. «Все…» — образованно вздохнул Ласкин, когда куски обрезанной проволоки остались позади.

Неожиданно раздался крик Пригоды:

— Тикайте! Фрицы! Ух!..

Кто-то застонал, затрещали ветки кустарника, словно по ним прошелся ураган, где-то в лесу, невдалеке от заграждений, раздались выстрелы.

Ласкин рванулся к Пригоде, но откуда-то на него бросились сразу три эсэсовца, Ласкин с разворота полоснул по ним короткой очередью и, перескочив через одного из них, который свалился прямо под ноги, выбежал на прогалину, где ворочался клубок тел. Несколько ударов ножом — и Ласкин помог раненому Пригоде освободиться от немцев.

И тут сильный удар в спину швырнул Ласкина в высокую траву. Тупая, невыносимая боль парализовала мышцы. Ласкин попытался закричать, но крик застрял в горле. Ткнувшись головой в землю, он завалился на бок. Уже теряя сознание, Ласкин невероятным усилием поднял автомат и выпустил последние патроны в группу немецких солдат, которые окружали прогалину.

Маркелов застонал и открыл глаза. Темно, душно. Услышав шум мотора, старший лейтенант сообразил, что он находится в кузове грузовика. Придерживаясь за борт, поднялся, сел. Голова раскалывалась от боли: на темени он нащупал большую шишку. Вспомнил все и от отчаяния едва не закричал — плев! Выругался вполголоса — полегчало. Где же ребята? Что с ними?

Встал на четвереньки, начал обследовать кузов. Пусто. Только в углу запасное колесо и канистра; стенки, обитые жестью, крыша над головой, дверь на замке — фургон. Пнул несколько раз ногой в дверь, но она даже не шелохнулась. Возвратился к канистре, открыл ее, понюхал — пахнет бензином. Отставил в сторону. Но жажда была нестерпимой, и Алексей снова бессознательно потянул канистру к себе, отхлебнул маленький глоток и обрадовался — вода! Пил долго, жадно, чувствуя, как с каждым глотком восстанавливаются силы. Плеснул воды в ладони, умыл лицо, смочил грудь и затылок. Головная боль постепенно ослабевала. Присел на запасное колесо, задумался…

Грузовик, скрежетнув тормозами, остановился: дверь фургона отворилась, и два эсэсовца грубо стащили Маркелова на землю.

Осмотреться как следует Алексею не дали: последовала команда угрюмого фельдфебеля, и конвойные повели его в глубь двора, где стояло одноэтажное приземистое здание с зарешеченными окнами. Вошли внутрь, прошли через длинный коридор, в конце которого было несколько дверей, обитых черной кожей, не доходя до них, свернули налево. Еще десяток шагов — и эсэсовцы втолкнули Алексея в крохотную одиночную камеру, похожую на каменный мешок.

Металлическая койка на шарнирах была поднята к стене и закрыта на висячий замок, узкое, напоминающее бойницу дзота окошко почти под потолком камеры было забрано толстыми прутьями; присесть, кроме как на мокрый, заплесневелый пол, было не на что.

Через полчаса принесли завтрак — кружку воды и небольшую краюху хлеба. А еще через час Алексея Маркелова повели на первый допрос.

В комнате было светло, чисто и, несмотря на казенную мебель, даже уютно. За письменным столом сидел широкоплечий капитан с Железным крестом на мундире и что-то писал. Не поднимая головы, показал рукой на стул напротив. Алексей сел. Капитан молча продолжал писать

Отворилась дверь, и кто-то вошел в комнату; капитан вскочил, словно подброшенный пружиной.

— Хайль Гитлер! — вскинул руку.

— Хайль!.. — Высокий костистый полковник подошел к капитану и подал ему руку. — Молодец, Генрих! Красивая работа.

— Благодарю, господин полковник!

— Не за что Достоин Ну а теперь к делу. Говорите по-немецки? — обратился полковник к Алексею.

Алексей молчал — решил не открывать, что знает немецкий язык.

— Ладно, будь по-вашему, — на чистейшем русском языке сказал полковник. — Русский язык не хуже любого другого. Ваша фамилия, звание, часть, где служили, с каким заданием были направлены в наш тыл? Вопросы понятны? Если чересчур много, могу задавать по порядку. Ну, я слушаю, — полковник уселся в кресло, которое пододвинул ему капитан.

— Я не буду отвечать на вопросы.

— Почему? — полковник вынул сигару, прикурил, ароматный дым наполнил комнату. — Почему? — повторил он свой вопрос. — Вы считаете, что мы в полном неведении о цели вашего пребывания здесь? Ошибаетесь, лейтенант Маркелов.

Алексей почувствовал, как неожиданно заломило в висках, однако ни один мускул не дрогнул на его лице. Он все так же спокойно смотрел на полковника.

— Завидная выдержка… Господин Маркелов, мне все-таки хочется поговорить с вами доверительно, без ненужных эксцессов, которые в ходу у гестапо. А нам придется прибегнуть к его методам, если мы не найдем общего языка.

— Ну зачем же меня пугать, полковник Дитрих, — Алексей иронически улыбнулся.

Полковник Дитрих выпрямился в кресле, нахмурился, но тут же взял себя в руки и безмятежно посмотрел на Маркелова.

— О-о, мы, оказывается, знакомы. Похвально, молодой человек, очень похвально. Полковник Северилов может гордиться своими питомцами, — Дитрих поднялся, прошелся по комнате. — Вот что, господин Маркелов, у меня есть к вам дельное предложение. Я не буду, как у вас в России говорят, наводить тень на плетень — мы оба разведчики и должны понимать друг Друга с полуслова. Ваше задание нам известно, маршрут мы вам предложили свой помимо вашей воли, дезинформация уже пошла в эфир и опровергнуть ее ни вы, ни кто-либо другой уже не в состоянии. Не могу не отдать должное вашей проницательности — мы не ожидали, что вы так скоро обнаружите подвох. И уж вовсе не могли представить себе подобный ход развития событий в дальнейшем. Тут вы нам преподали хороший урок. Только благодаря оперативности капитана Хольтица и опыту вашего покорного слуги удалось восстановить «статус кво». Не без потерь — на минах подорвался бронетранспортер, несколько мотоциклов; взорвался и грузовик, который вы бросили на дороге. Но они навели нас на след. Все было очень логично — вы обязаны были проверить разведданные, уж коль появились сомнения. В их достоверности. А значит, нам оставалось только ждать вас… Так вот, по поводу предложения. Я хочу предложить вам жизнь. Да-да, жизнь и свободу.

— Предложить или продать?

— Ну зачем так утрировать. Даже если и продать, то, поверьте мне, за бесценок. Человеческая жизнь значительно дороже, тем более ваша.

— В чем смысл предложения?

— Это другой разговор! И он меня радует, — полковник Дитрих подвинул свое кресло к Алексею. — Поскольку за дезинформацию, которую вы передали в свой штаб, вас, если вы возвратитесь, по голове не погладят — расстрел обеспечен, вы это знаете, — предлагаю вам продолжать работать на нас. Да, именно продолжать работать, как вы до этого и поступали, не подозревая об этом. Нам стало известно, что скоро ожидается наступление русских, и, поверьте моему опыту, на этот раз немецкая армия возьмет реванш за все свои неудачи. Мы дошли до Москвы, но оказались здесь. Так почему бы истории не повториться? Тем более что вермахт получил новое мощное оружие, которое способно склонить чашу весов военной удачи на сторону рейха.

— Я подумаю…

— Думайте. Жду ваш ответ, но не позднее четырех часов дня.

— Мне нужно видеть моих разведчиков. Они живы?

— Да. Хольтиц!

— Слушаю, господин полковник! — капитан вытянулся в струнку.

— Всех в одну камеру…

После того как увели Маркелова, полковник Дитрих надолго задумался. Капитан Хольтиц почтительно молчал, внимательно наблюдая за выражением лица шефа.

— Вижу, Генрих, у тебя есть вопросы ко мне, — не меняя позы, тихо сказал Дитрих.

— Да, господин полковник.

— Ты хочешь спросить, поверил ли я этому русскому? Ах, Генрих… — полковник отрешенно посмотрел на Хольтица. — Кому дано понять душу славянина? Я знаю, тебе хотелось бы применить особые методы допроса в надежде, что русский заговорит, откроет тайну кода и мы сможем провести радиоигру. Вздор, Генрих! Он не сказал пока ни да, ни нет. Это обнадеживает. Значит, этот русский не фанатик — великолепно. Похоже, что он решил сыграть на нашем инструменте свою пьесу. Отлично! Дадим ему такую возможность.

— Но, господин полковник…

— Генрих, в данный момент нам он не нужен.

Заметив недоумение на лице Хольтица, полковник Дитрих снисходительно похлопал его по плечу.

— Настоящий контрразведчик должен всегда иметь в виду перспективу. Русская разведгруппа доложила в свой штаб все, что мы им разрешили увидеть. Думаю, что этого вполне достаточно, чтобы дезинформация сработала. Надобность в услугах русских разведчиков отпала, поскольку чересчур обильная информация и удивительная легкость, с которой ее добыли, может насторожить полковника Северилова. То, что группа исчезла, не вызовет особого беспокойства: уже седьмая по счету и более удачливая — все-таки кое-что прояснилось. Теперь для нас вопрос состоит только в том, чтобы надежно закрыть линию фронта для других русских разведгрупп и подтвердить информацию лейтенанта Маркелова. А вот по поводу этих русских разведчиков… — полковник Дитрих прошелся по комнате. — Понимаешь, Генрих, после спецобработки мы получаем искалеченное тело, а нам нужно заполучить искалеченную душу славянина. Вернее, не искалеченную, а исправленную в нужном для нас аспекте. Вот это и есть перспектива.

— Простите, господин полковник, я не совсем понял: вы хотите их перевербовать?

— А почему бы и нет, Хольтиц? Война еще не закончена, и для нашей победы все средства хороши. Мы, к сожалению, мало занимались подобной работой с фронтовой разведкой противника. Русский разведчик знал, что в плену его участь незавидна — допрос и расстрел. Поэтому выбор у него был, как видишь, небогат, и он дрался до последнего.

— А если Маркелов ответит отказом?

— Это ничего не изменит. Возможно, так и будет. Не будем особо огорчаться. Нужно терпеливо работать, Генрих, всего лишь. Одного—двух из них мы должны, если можно так выразиться, перевоспитать. Главное, посеять в их души надежду выжить, а уж всходы нужно будет лелеять заботливо и целенаправленно. Пашню мы подготовили — дезинформация отрезала им пути назад. Исправить положение невозможно, значит, необходимо искать выход. Вот мы им этот выход и предложим.

Полковник Дитрих надел фуражку и направился к двери.

— В шестнадцать я буду здесь, Хольтиц. Хорошо присматривайте за русскими. И пусть будут с ними по возможности вежливыми и предупредительными — это производит впечатление…

Капрал Виеру лежал на охапке прошлогодней соломы и предавался горестным размышлениям. Еще утром куда-то забрали Берческу. Из головы не выходила и неверная Мэриука. Изредка Георге вспоминались подробности драки с немецкими солдатами: чем все это закончится? Немцы скоры на расправу…

Лязгнул засов, дверь камеры отворилась, и два эсэсовца небрежно швырнули на солому окровавленного человека. Когда охранник замкнул камеру, Георге подошел к новому узнику поближе и только теперь рассмотрел, что это русский солдат. Он был без сознания.

«Вот сволочи!» — зло обругав про себя эсэсовцев, Виеру подложил раненому под голову побольше соломы, осторожно повернул его на бок и принялся искать место ранения. Нашел с трудом — гимнастерка и нательная рубаха были заскорузлыми от засохшей крови.

Не мешкая, он снял свое белье, порвал его на бинты, как сумел промыл водой тело вокруг ран и хорошо перебинтовал спину и грудь русского солдата.

— Во-ды… — прошептал тот, не открывая глаз. — Пи-ить…

— Что? — обрадованно подскочил к нему Георге. — Чего ты хочешь? — Георге в отчаянии пытался угадать, что говорит русский.

— Во-ды. Во… А-а-а… — застонал русский.

«Может, воды?» — бросился Виеру к бачку возле двери, нацедил полную кружку и, осторожно приподняв голову раненого, принялся понемногу вливать воду в запекшиеся губы. Русский глотнул раз, другой, затем жадно припал к кружке и осушил ее до дна; бессильно откинувшись на солому, он некоторое время лежал неподвижно, словно собираясь с силами, потом открыл глаза и посмотрел на обрадованного Георге.

— Где… я? — Слова прошелестели, как легкое дуновение ветерка.

— Я солдат! — ударил себя в грудь Георге. — Понимаешь, солдат. Румын я! Георге Виеру.

— Что… со мной?

— Я Георге Виеру, румынский солдат! Ру-мы-ни-я, — по слогам выговорил Георге.

— Румын… — наконец понял раненый и в изнеможении закрыл глаза. — Плен…

На этот раз и Георге понял, что сказал русский, но свою радость по этому поводу выражать не стал — молча присел рядом с ним и тяжело вздохнул…

Перед обедом звякнуло окошко, и в нем показалось лицо офицера. Георге сделал вид, что не заметил его, — закрыл глаза и притворился спящим.

— Господин капитан, здесь румынский капрал, — голос охранника.

— В другую камеру, — приказал офицер.

— Некуда, — заупрямился охранник. — Полчаса назад получили новую партию, все будет забито.

— Ладно, черт с ними, — выругался офицер. — Здесь места всем хватит. Русские, румыны — все равно…

Когда за Алексеем захлопнулась дверь камеры, его тут же сжали в объятиях.

— Живой! — Татарчук сиял от радости и гладил Маркелова, словно маленького ребенка.

— От бисови очи… — ворчал похожий на оборванца Пригода, смахивая украдкой слезу.

Степан Кучмин молча ткнулся лицом в грудь Маркелова и отошел в глубь камеры.

— Николай… плох, — негромко молвил, не глядя на старшего лейтенанта.

Ласкин, успокоенный присутствием товарищей, лежал в полузабытьи, изредка постанывая.

— Ласкин, ты меня слышишь? — склонился над ним Маркелов.

Ласкин открыл глаза и, увидев Алексея, попытался улыбнуться.

— Ко-ман-дир… — прошептал он с трудом и снова прикрыл веки.

Маркелов стиснул зубы и отвернулся, на глаза ему попался Георге, который скромно примостился в углу камеры.

— А это кто? — спросил он у Татарчука.

— Капрал румынский.

— Подсадка? — шепнул старшине на ухо Маркелов.

— Не похоже. С какой стати?

— А вот с какой… — Старший лейтенант отошел в другой конец камеры. — Идите сюда. — И рассказал разведчикам о предложении полковника Дитриха.

— Вот фашистская морда! — Татарчук даже задохнулся от ненависти. — За кого нас принимает…

— Что теперь? — пытливо посмотрел на Маркелова Степан.

— Поэтому и хотелось вас всех увидеть. Может, в последний раз…

— Э-э, нет, командир, — Татарчук упрямо тряхнул головой. — Рано хоронишь и себя, и нас. Подумаем.

— Тут и думать нечего… — Кучмин оглянулся на Георге, который прислушивался к их разговору, — Эй, парень! Подойди сюда.

— Не понимаю, — растерянно развел руками Георге.

— Что он говорит? — поинтересовался Татарчук.

— Я разбираюсь в румынском так же, как и ты, — ответил ему Кучмин. — Может, знает немецкий язык?

— Поговори с ним, — поколебавшись, сказал Маркелов, решив, что терять теперь уже все равно нечего.

— О-о! Как хорошо! — обрадовался тот. — Господин знает немецкий!

— Какой я тебе господин! — возмутился Степан. — Господа нас в эту камеру поездили. Расскажи нам, кто ты и как сюда попал?

Пока Георге сбивчиво рассказывал о своих злоключениях, Маркелов, глядя на его открытое, довольно симпатичное лицо, пытался уловить в голосе хотя бы одну фальшивую нотку, но тщетно — судя по всему, капрал говорил правду.

— Нужно попытаться, командир… — горячо зашептал Татарчук. — Последний шанс. Кто-нибудь из нас обязан дойти к своим, даже если для этого потребуется жизнь остальных…

Георге видел, что русские что-то задумали. Неужели попытаются бежать? Немыслимо! Охрана, пулемет на вышке, возле ворот пост… Нет, нужно предупредить! Это верная смерть!

— Послушайте! — подскочил он к Кучмину. — У вас ничего не выйдет! — Георге скороговоркой выпалил свои соображения.

— Тихо! — зажал ему рот Степан. — Это тебя не касается. Сиди и молчи.

Георге забился в угол, наблюдая за приготовлениями русских.

Степан сильно застучал в дверь.

— Откройте! Сюда! Быстрее! — кричал он по-немецки.

— Кто кричал? — заглянул в окошко охранник.

— Умирает! Доктора! — вопил Степан, показывая на Пригоду, который лежал на полу, закатив глаза.

Охранник уже хотел было послать этих русских к чертям, но вовремя вспомнил строгий наказ капитана Хольтица, как следует вести себя с ними, и пошел звонить в тюремный лазарет. Доктора на шесте не оказалось, и охранник, прихватив еще двоих солдат на подмогу, направился в камеру, чтобы забрать оттуда «умирающего» и отправить в лазарет — подальше от греха, пусть с ним там разбираются, а ему лишние неприятности по службе ни к чему…

Солдаты, подхватив Пригоду под руки, поволокли из камеры. Прикрыв дверь, охранник нашел ключи на связке — и вдруг услышал сзади приглушенные стоны. Он резко обернулся, попытался вскинуть автомат, но тяжелый удар швырнул его на стену, а следующий пригвоздил к полу.

— В камеру их, живо! — скомандовал Маркелов при виде трех неподвижных тел. — Переодеваемся!

Георге с восхищением смотрел на Пригоду, который сторожил у приоткрытой двери с автоматом в руках: вот это силища!

— Быстрее, быстрее! — поторапливал Маркелов. — Свяжите их покрепче, — показал в сторону все еще не пришедших в себя немцев. — Все готовы? Уходим!

— А я?! — вдруг опомнился Георге Виеру. — А меня?! Возьмите, товарищи… — перешел он на немецкий язык, — я их ненавижу! — запальчиво выкрикнул Георге. — Возьмите…

— Пусть идет, — коротко бросил Маркелов. — Некогда препираться. Похоже, парень хороший. Думаю, ему есть что нам сообщить.

В караульном помещении сидел солдат и сам с собой играл в шахматы, при виде разведчиков он безмолвно поднял руки…

Пост у входа в бывшую казарму пехотного полка, переоборудованную гитлеровцами в тюрьму, сняли без особого труда. Теперь уже все переоделись в немецкую форму.

Оставалось самое сложное и опасное препятствие: пулеметная вышка возле забора, с которой хорошо просматривался казарменный плац, теперь тюремный двор.

— Командир, я пойду, — Татарчук решительно надвинул каску на лоб и шагнул к входной двери.

— А я подержу пулеметчика на прицеле, — рассудительный Кучмин сменил рожок и, передернув затвор, выжидающе посмотрел на Маркелова.

— Идите… — Маркелов с сожалением вздохнул — без стрельбы вряд ли обойтись: А ведь всего лишь в сотне метров от тюрьмы, как удалось узнать у захваченных охранников, — казарма тюремной охраны. И постарайся, старшина, поаккуратней…

— Я что, — улыбнулся Татарчук, — его, — кивнул головой в сторону пулеметчика на вышке, — попросить нужно, чтобы вел себя смирно. Пойдем, Степа…

— Стоп! — Маркелов прислушался. — Все назад!

К входу в здание тюрьмы подъехал «опель», за рулем сидел капитан Хольтиц. Выйдя из машины, он торопливо взбежал по ступенькам и пошел по узкому тамбуру, который вел в коридор. Маркелов выскочил из-за угла и резким, сильным ударом локтя в челюсть сбил Хольтица.

Пригода подошел к поверженному немецкому контрразведчику и в удивлении воскликнул:

— Та цэ ж тот самый часовой, що за намы прыглядав!

— Хорошая птичка к нам припрыгала, — Татарчук с удовлетворением смотрел на Хольтица, который уже пришел в себя. — Командир постарался…

— Капитан Хольтиц! — Маркелов с помощью Кучмина поставил немца на ноги. — Вы меня слышите?

— Д-да… — выдавил тот из себя и, собравшись с силами, стал ровно, высоко вскинув голову.

— Где наша рация? Отвечайте!

Молчание.

— Отвечайте, Хольтиц, иначе нам придется вас ликвидировать.

Хольтиц никак не прореагировал.

— Хольтиц, мы вам сохраним жизнь, если получим рацию. Где она?

— Не скажу! И плевать мне на ваши угрозы и посулы! Никто из вас отсюда не выйдет живым. Никто!

— Шлепнем гада. — Кучмин вытащил нож…

Хольтиц, крепко стиснув губы, отвернулся. «А ведь ничего не скажет, — думал Маркелов, глядя на него. — Но что же делать?» Решение пришло неожиданно.

— Машина!..

Татарчук понял его с полуслова.

— Придется позаимствовать вашу одежду, капитан Хольтиц… — с иронией глядя на побледневшее лицо немца, сказал Маркелов.

В «опеле» разместились с большим трудом. За руль сел Кучмин, а рядом Маркелов, переодетый в форму Хольтица. Остальные разведчики вместе с Георге расположились на заднем сиденье. Ласкина бережно уложили на колени.

«Опель», набирая скорость, катил по тюремному двору. Маркелов краем глаза наблюдал за пулеметчиком — заметит подмену или нет? Автомат лежал на коленях, дверка кабины была чуть приоткрыта — возможно, вопрос жизни и смерти будут решать доли секунды.

Наконец за поворотом показались массивные ворота. «Пронесло…» — на миг расслабился Маркелов, но тут же руки снова крепко сжали автомат. Пост у ворот. Три охранника, сигнализация…

Не доезжая до ворот метров с полсотни, Кучмин просигналил. Из караулки выскочил солдат и, отодвинув засовы, принялся открывать тяжелые створки, Кучмин убавил газ, выжал сцепление, и машина медленно покатилась по инерции. Из караульного помещения вышел второй немец, унтер-офицер. Прикрикнув на солдата, он направился к «опелю». Взгляд его безразлично скользнул по лицу Кучмина и остановился на Маркелове; от изумления он застыл на месте, затем, опомнившись, схватился за оружие. И тут же зачастили автоматы разведчиков.

«Опель» выскочил из тюремных ворот и помчал по узкой ухабистой дороге к окраине города. Сзади завыла сирена, и, словно спохватившись, залаял пулемет на вышке.

— Жми, Степа! — кричал яростно Татарчук.

Из-за поворота вынырнула легковушка, и машины едва не столкнулись. Кучмин круто вывернул руль, выскочил на тротуар, затем опять съехал на дорогу, и «опель», набирая скорость, устремился к мосту через реку на окраине города.

В этот полуденный час дорога была пустынна. Возле моста, который соединял два берега небольшой речушки, стоял бронетранспортер Водитель бронемашины уже одевался и поторапливал двоих солдат, которые с гоготом плескались в мутной теплой воде

— Командир! — У Татарчука при виде бронетранспортера загорелись глаза. — Сменим телегу, а?

Маркелов оглянулся назад — погони пока не было видно — и утвердительно кивнул.

Захваченные врасплох солдаты глупо таращились на офицера, который приказал их связать и запихнуть в кабину «опеля», что и было проделано с завидной быстротой и сноровкой.

Вскоре по совету Георге Виеру свернули на одну из проселочных дорог, по которой разведчики благополучно добрались до леса и, спрятав бронетранспортер, ушли в горы.

Немцы пока еще не знали, где скрываются разведчики, но тщательно прочесывали окрестности города и подступы к их укрытию в горах, все туже затягивая петлю. Чувствовалась железная хватка и опыт полковника Дитриха.

Сопоставив сведения, которые им сообщил Георге Виеру, с темя данными, какими располагали разведчики, Маркелов уже ни капли не сомневался в масштабности и значимости игры, затеянной контрразведчиками вермахта, а также какую цель они этим преследовали — скрыть сосредоточение крупных и хорошо оснащенных новейшей техникой соединений на кишиневском направлении, где, судя по всему, гитлеровцы ждали наступления советских войск. И теперь, зная планы немецкого командования, старший лейтенант ломал голову над тем, как выбраться из западни, устроенной полковником Дитрихом, или, что еще более желательно, как раздобыть рацию.

— Командир! Сюда!

Маркелов соскочил с камня у входа в неглубокую пещеру, где расположились разведчики, и поспешил на зов.

В глубине пещеры на ложе из веток и охапок травы лежал Ласкин. Ему уже стало легче, но передвигаться без посторонней помощи он не мог. Необычно было видеть улыбчивого, веселого Ласкина хмурым, неразговорчивым и каким-то отрешенным.

Ласкин открыл глаза, посмотрел на Маркелова и тихо ответил:

— Оставьте меня… Уходите… Вы обязаны вернуться… к нашим… Не хочу быть… обузой…

Ласкин потерял сознание.

Разведчики, угрюмые и сосредоточенные, окружили Маркелова.

— Попробуем сегодня, — Маркелов старался не встречаться с ними взглядом. — В последний раз… Завтра может быть поздно.

— В каком направлении пойдем? — спросил Кучмин.

— Еще не знаю. Мы пытались где только возможно…

— Нет, не везде.

— Что ты имеешь в виду? — в недоумении спросил Маркелов Кучмина.

— Город. Там нас не должны ждать. А если проскочим незаметно, то искать в той стороне и вовсе не будут…

— Постой, постой! Адрес! — Алексей хлопнул себя ладонью. — Ведь мне дали явку в этом городе! Решено — идем в город!

— А патрули, а сторожевые посты? — отозвался Татарчук. — Если не сумеем пройти тихо, из города нам уже не выбраться.

— Хорошо бы знать пароль, — вздохнул Кучмин. — Или какие документы иметь…

— Это идея, — Маркелов посветлел. — Попытаемся…

Бронетранспортер был в целости и сохранности. К нему добрались незамеченными. И впрямь со стороны города оцепление было жидковатым и состояло из румынских солдат-новобранцев, как определил Георге Виеру.

Ехали по проселочным дорогам на малом газу, не включая фар. Возле шоссейной дороги, которая вела в город, устроили засаду.

Вскоре показался огонек одинокой фары. Сомнений не оставалось — мотоцикл.

Пригода и Кучмин перескочили на другую сторону шоссейной дороги, на ходу разматывая катушку телефонного кабеля, который нашли в бронетранспортере; Татарчук и Маркелов легли на поросших травой откосах.

Мотоцикл приближался. Водитель мотоцикла прибавлял газу — темнота пугала его.

Офицер, который сидел в коляске, почувствовал состояние солдата-водителя, покрепче прижал к себе сумку с документами и насторожился.

Разведчики вскочили одновременно. Водитель мотоцикла каким-то чудом успел рассмотреть натянутый кабель и даже попытался среагировать, пригнувшись к рулю, но не успел — его подхватило и швырнуло на землю. Мотоцикл вильнул, скатился на обочину и перевернулся.

— Зажигание! — Маркелов ринулся к офицеру, который успел подняться, опрокинул на землю и быстро связал ему руки.

Татарчук тем временем заглушил мотор мотоцикла и поспешил к Пригоде и Кучмину.

— Готов, — Степан не без сожаления пытался рассмотреть «шмайссер» солдата-водителя, стараясь определить степень пригодности после сильного удара о землю.

Солдат был мертв.

— С дороги! — скомандовал Маркелов, тревожно посматривая на приближающуюся автоколонну…

Пленник оказался офицером связи, курьером, и толку от него, было мало, поскольку прибыл в группу армий «Южная Украина» всего неделю назад из госпиталя (правда, пароль все-таки сообщил), но бумаги, которые он вез, оказались весьма ценными, что не преминул отметить Маркелов, рассматривая их при свете фонарика, пока бронетранспортер катил в сторону города. В сумке курьера были интендантские разнарядки на продовольствие, а в них расчет недельного запаса продуктов для группы армий. Зная суточную потребность в них, довольно просто подсчитать численность войск, поскольку солдатские и офицерские нормы были хорошо известны в штабе фронта.

Вплоть до самого города сторожевых постов не оказалось. Маркелов уже было облегченно вздохнул, когда миновали пустынный перекресток — уж где-где, а здесь место для поста в самый раз. Но на спуске к знакомому старому мосту, возле которого они позаимствовали у гитлеровцев бронетранспортер, сердце у старшего лейтенанта екнуло: мост был перегорожен шлагбаумом, возле которого, на обочине, стояла караульная будка и два мотоцикла.

— Фельджандармы… — при виде часовых у моста тяжело вздохнул Татарчук. — У этих нюх собачий, без драки вряд ли обойдется.

Степан Кучмин поправил пулеметную ленту и попробовал турель, довольно хмыкнул и поймал в прицельную рамку рослого фельдфебеля с бляхой на груди, который властно вскинул руку, требуя остановиться.

— Какого черта! — заорал Маркелов. — Срочный пакет в комендатуру! Быстрее открывайте!

— Но, господин… — Фельдфебель на мгновение осветил карманным фонариком Маркелова, и при виде офицерских погон и Железного креста сник. — Господин капитан, нам приказано…

— Ты что, не понял, дубовая голова! — пуще прежнего напустился на ошарашенного фельдфебеля Маркелов. — Срочный пакет! Пароль — «Дунай»! Вот документы! — Ткнул под самый нос удостоверение курьера и тут же сунул в карман мундира. Я долго буду ждать?! Хайль! Поехали! Черт знает что…

Бронетранспортер загнали через пролом в стене на территорию старого полуразрушенного монастыря, давно оставленного хозяевами, и замаскировали в саду, среди кустов дикого винограда.

— Со мной идет Кучмин, — Маркелов торопился, — Татарчук, останешься за старшего. — В случае чего — задача вам ясна: любой ценой добраться к своим.

Маркелов было засомневался, что это был именно тот дом, адрес которого дал ему полковник Северилов, но в узкой горбатой улочке, параллельной одной из центральных улиц города, аптека была единственной. И Алексей нерешительно дернул за конец цепочки, которая висела возле входной двери.

Где-то внутри звякнул колокольчик.

— Иду, иду! — раздался за дверью приглушенный толстыми стенами голос. Дверь отворилась, и на пороге появился невысокий круглолицый человек в старомодном пенсне.

Оплывшая свеча испуганно затрепетала желтым неярким язычком пламени внутри жестяного фонарика с выбитым стеклом.

— Что угодно господину офицеру? — спросил он на хорошем немецком.

Маркелов небрежным жестом отстранил его и молча шагнул внутрь аптеки, Кучмин остался у входа.

— Зажгите свет! — приказал Маркелов.

Человек быстро забегал вдоль прилавка, и вскоре три керосиновые лампы осветили неожиданно уютное и чистое помещение аптеки.

— Вы провизор? — спросил его Алексей.

— Да, господин офицер, — угодливо изогнулся тот.

— Фамилия!

— Войкулеску, господин офицер.

— Та-ак… — Маркелов прошелся по аптеке, рассматривая витрины с лекарствами.

Провизор следил за ним тревожным взглядом.

— У вас есть хинин в таблетках? — четко выговаривая слова, спросил Маркелов.

Провизор слегка вздрогнул, чуть прищурил глаза и так же четко ответил:

— В таблетках не держим. Есть в порошках.

— Очень жаль. Тогда дайте камфарного масла.

— Десять ампул устроит?

— Давайте пятнадцать.

— Уф-ф… — Провизор широко улыбнулся, снял пенсне и сунул его в карман пижамы. — Вы меня здорово напугали. Не ожидал.

— Здравствуйте, — протянул ему руку Маркелов.

— Доброе утро, — сильно тряхнул ее провизор. — Прошу сюда, — показал он на дверь.

От былой растерянности и угодливости не осталось и следа; провизор, как показалось Маркелову, стал даже выше ростом. А когда он переоделся и появился в гостиной, Алексей едва не вскочил от неожиданности — перед ним стоял совсем другой человек: широкоплечий, подтянутый, с жестким выражением лица, и только черные глаза остались такими же — с холодными льдинками внутри.

— Удивлены? — Провизор сел напротив Маркелова. — Пришлось сменить театральные подмостки на аптеку. Никогда не думал до войны, что придется играть роль провизора с таким вдохновением, — он рассмеялся. — И знаете, даже не обидно, что публика не устраивает оваций. Так чем могу быть полезен? Как я понял, причина вашего появления здесь явно неординарна?

— Вам привет от ноль второго…

— О-о, это серьезно. — Провизор кивнул в сторону двери. — Пусть ваш товарищ не маячит на улице. В случае чего здесь есть два тайных выхода.

Кучмин зашел внутрь аптеки, входную дверь закрыли на засов.

— Я вас слушаю.

— Мне срочно нужен радиопередатчик.

— Это все?

— Нет. Еще необходим доктор. Но передатчик — главное.

— С передатчиком сложно, но попробую достать. — Провизор задумчиво побарабанил пальцами по столу. — Только когда, вот в чем вопрос.

— Что-то случилось?

— Мой радист недавно погиб. Нелепая смерть. В нашей профессии никто не застрахован от ошибок, случайностей…

— Что с доктором?

— Ничем помочь не смогу. Надежных нет (вам ведь нужен человек, которому можно доверять), а я в этом деле полный профан.

— Тогда придется просить вас выручить медикаментами.

— Это пожалуйста. В любом количестве. Я человек запасливый. У меня есть редкие лекарства. Но возвратимся к передатчику…

— Передатчик мне нужен как можно скорее. Это очень важно.

— Попытаюсь связаться с местными подпольщиками.

— Где мы увидимся и во сколько?

— Здесь же, в пять… нет, в шесть вечера — так вернее. Кстати, может, вы останетесь у меня?

— Нет. Мы уходим. До вечера…

На улице уже было совсем светло. Маркелов и Кучмин шли неторопливо, прогулочным шагом.

— Наконец-то… — Татарчук с надеждой смотрел на Маркелова. — Ну как?

— Пока ничего определенного. Подождем до вечера. Где остальные?

— Румын возле Ласкина, а Пригода осматривает монастырь — свою квартиру нужно знать досконально, чтобы в нужный момент не запутаться.

— Через полчаса сменим тебя…

Ласкину подыскали светлую сухую келью, сделали несколько уколов, рекомендованных провизором.

Во время завтрака появился Пригода с двумя ящиками. Оставив их у входа в монастырскую трапезную, где за длинным столом из отполированных каменных плит сидели Кучмин и Маркелов, он подошел и молча сел рядом с ними.

— Ты что принес, Петро? — спросил Кучмин.

— Тол.

— Тол? — переспросил удивленный Кучмин. — Где ты его откопал?

— В пидвали був захованый.

— Много?

— Ото всэ.

— Находка ценная, — Кучмин подхватил один ящик на руки. — Помоги в бронетранспортер снести.

После обеда разразилась сильная гроза. Ливень бушевал в течение четырех часов. К вечеру черные грозовые тучи уползли за горизонт, и только дальние раскаты грома да редкие всплески молний над горами напоминали о недавнем разгуле природы. Ливень уступил место несильному дождю.

Провизор встретил разведчиков с кислым видом. Маркелов только вздохнул, услышав просьбу повременить до завтра, поскольку связь с подпольщиками установить не удалось — отсутствовал человек, который мог это сделать. Прихватив лекарства для Ласкина, сигареты и немного продуктов, припасенных провизором, и договорившись о следующей встрече, Маркелов и Кучмин уже в сумерках направились к монастырю.

— Командир, за нами «хвост», — догоняя Маркелова, который шел чуть впереди, тихо обронил Кучмин.

Маркелов видел, как по другую сторону улицы, чуть сзади, шли двое мужчин в штатском, еще двух он заметил, когда сворачивали в очередной переулок — при виде разведчиков они поторопились укрыться в ближайшей подворотне.

— Нужно отрываться, командир. — В голосе Кучмина звучали тревожные нотки.

— Увозим подальше от монастыря.

Разведчики приближались к центру города, стараясь ввести преследователей в заблуждение относительно конечной цели своего маршрута. «Что это за люди? — тревожно думал Маркелов — Румынская сигуранца? Не похоже — слежка за офицером вермахта, да еще в таких масштабах… Полковник Дитрих? Возможна. Тогда почему не предпринимают попыток к задержанию? Тем более что, судя по всему, они шли за нами почти от самой аптеки. Провизор?.. — Алексей даже содрогнулся, такой кощунственной показалась эта мысль — провизор правильно ответил на пароль, и внешность соответствует, описанию Северилова. — Не может быть!»

И тут же другая мысль, от которой Маркелова бросило в жар: «Это провал! И я в этом виноват! Навел на след… Что теперь делать?»

— Пора, командир, — Кучмин напомнил ему, что игра чересчур затянулась.

— Пора! — Маркелов прикинул расстояние до преследователей, которые, чтобы не упустить разведчиков из виду в темноте, были от них метрах в тридцати. — Придержи их.

Алексей свернул во двор, через пару минут за ним последовал и Кучмин.

Озадаченные таким оборотом преследователи поспешили за Степаном и увидели во дворе только его одного — Кучмин неторопливо вышагивал в направлении небольшой арки, где был выход на центральную площадь…

Алексей выскочил на площадь и, свернув за угол, перешел на быстрый шаг. Дождь усилился, и площадь была безлюдна. Только у ресторана, который угадывался по звукам скрипок и гитар, урчали моторы машин и слышался людской говор.

Маркелов решительно подошел к шикарному «майбаху», пассажиры которого — сутуловатый румынский офицер в годах и юная особа с очаровательным личиком — только что исчезли в ресторане, и, с силой рванув дверцу, забрался на переднее сиденье.

— Спокойно! Гестапо! — наставил он пистолет на перепуганного его появлением водителя.

— Я н-ни в — в ч-чем н-не в-виноват…

— Чья машина?!

— Г-генерала Штефанеску…

— Он нам и нужен. Поехали!

— К-куда?

— Прямо, затем повернешь направо. И пошевеливайся!

Степан стоял под сводами арки и неспешно раскуривал сигарету. Растерянные шпики не решались что-либо предпринять. Они стояли у домов позади Кучмина, и, поскольку он перекрыл им выход на площадь, часть из них направилась к площади через близлежащие удины. Двое обшаривали закоулки проходного двора в поисках исчезнувшего Маркелова.

«Майбах» с выключенными фарами резко притормозил неподалеку от Кучмина.

— Сюда! Быстрее! — раздался голос Маркелова.

Степан с разбегу нырнул в открытую дверцу. «Майбах» взревел и на большой скорости вырулил на широкую центральную улицу. Сзади послышались крики, выстрелы.

— Стоп! — приказал Маркелов. — Выходи! Ну! — подтолкнул он перепуганного водителя.

Тот выскочил на брусчатку и, споткнувшись, растянулся во весь рост. Когда он поднялся, «майбах» уже исчез в одном из переулков.

— Чисто сработано, командир, — Степан смотрел в заднее стекло — погони не было видно. — Теперь куда?

— К провизору, — решительно сказал Маркелов.

Машину оставили во дворе. Внимательно осмотрели все подходы к аптеке со стороны черного хода, только когда убедились, что опасаться нечего, прошли к двери. Окованная железными полосами, она внушительно выделялась потемневшими от времени дубовыми досками на фоне светло-серой стены. Дверь была заперта.

— Ну что? — спросил Маркелов Кучмина. — Здесь и граната не поможет. Придется идти через парадный вход.

Степан прошелся вдоль стены, поглядывая на узкие окошки, прикрытые ставнями, затем возвратился к двери и сильно нажал на нее плечом.

Неожиданно дверь слегка подалась внутрь.

— Командир! — зашептал Степан. — Сюда, дверь не закрыта на ключ…

Навалились вдвоем — и едва не загремели по ступенькам, которые вели в подвал.

Стараясь не шуметь, поднялись по ступенькам к другой двери. Она оказалась не заперта. Алексей осторожно приоткрыл ее и заглянул внутрь уже знакомой ему гостиной провизора Войкулеску.

Трое мужчин в штатском сидели за накрытым столом. В гостиную вошел хозяин.

— Ты скоро там, Гюнтер? — спросил один из мужчин.

— Пять минут, не более. — Провизор быстро выпил рюмку цуйки и снова скрылся за дверью.

Гюнтер! Маркелов молча переглянулся с Кучминым — вот тебе и провизор Войкулеску! Похоже, и здесь приложил руку полковник Дитрих — это его агенты, — понял Алексей, внимательно прислушиваясь к разговорам в гостиной.

Вскоре провизор появился снова.

— Все… Всех выпроводил. — Он принялся за еду.

— Гюнтер, вино закончилось, — один из собутыльников постучал по пустому кувшину.

— Клаус, отцепись, — отмахнулся провизор. — Сходи сам, если хочешь пить эту кислятину.

— Схожу… — Клаус, слегка пошатываясь, направился к двери, за которой притаились разведчики.

…Любитель сухого вина даже не застонал. Подхватив на лету оброненный кувшин, Кучмин стащил тело Клауса к двери подвала и быстро возвратился к Маркелову.

— Берем?

— Берем… — Маркелов раздвинул портьеры, которыми была завешена дверь, и вместе с Кучминым ворвался в гостиную…

Все было закончено в считанные секунды. Провизор Войкулеску, который при виде разведчиков не растерялся и успел выхватить пистолет, ворочался в углу гостиной, отброшенный туда мощным ударом Степана.

— Поднимайся, — потянул его за шиворот Кучмин.

— Товарищи… вы что? — простонал провизор.

— Вон твои товарищи, — кивнул на неподвижные тела немецких агентов Кучмин. — Пойдем.

— Куда? Куда вы меня ведете?! — заупрямился провизор.

— Закрой ему рот, — Алексей быстро собирал оружие и провизию в скатерть. Связав ее концы, он вскинул узел на плечо.

— Слушаюсь, командир, — Кучмин резко запихнул провизору в рот салфетку, а затем связал руки. — Готово. Иди, — подтолкнул его к выходу. — И смотри не трепыхайся…

Пробирались к монастырю кривыми и грязными улочками предместья. Дождь по-прежнему лил не переставая.

— Кто это? — спросил у Маркелова Татарчук при виде провизора.

— Подарок, — ответил за старшего лейтенанта Кучмин.

Пока Степан рассказывал остальным о недавних событиях в городе, Маркелов прилег на охапку травы и задумался. Пробираться к линии фронта — последнее, что осталось в их положении. Алексей тяжело вздохнул: легко сказать — пробираться, полковник Дитрих уже знает, что они в городе, и, конечно же, сейчас времени не тратит попусту…

— Как Ласкин? — спросил он Татарчука.

— Полегчало, — ответил старшина. — Уже пытался встать на ноги. В госпиталь бы его…

— Что с этим делать? — подошел Кучмин и показал в сторону провизора.

— Допросить нужно.

— Вставай, — Степан тронул провизора за плечо.

Тот лежал на боку, не подавая признаков жизни. Кучмин поднес фонарик к его лицу и увидел сведенный судорогой рот и широко раскрытые глаза.

— Амба, — Кучмин возвратился к Маркелову. — Подох.

Все собрались в дальнем углу монастырской трапезной, возле крохотной коптилки. Решили: нужно уходить немедленно.

Георге, который скромно пристроился неподалеку, с тревогой прислушивался к непонятной для него речи разведчиков — их затруднения ему уже были известны. Вдруг он вскочил, подбежал к Маркелову и горячо заговорил, размахивая руками:

— Я знаю, где можно достать рацию! Мой двоюродный брат Михай служит в военной комендатуре города. Он радист.

Недоверчиво поглядывая на «немецких солдат», Михай открыл по настоянию Георге дверь сарая.

— Михай, у меня к тебе есть дело, — сказал Георге, оставшись наедине с братом.

— Если тебе нужно место, где можно спрятаться, рассчитывай на меня.

— Да нет, не о том речь. Михай, войне скоро конец. Антонеску крышка, и ты это знаешь. Тебя тоже могут загнать в окопы, а там не сладко, поверь мне. За кого воюем?..

— Георге, ты меня не агитируй. Что тебе нужно? Говори прямо.

— Ладно. Нужна твоя рация.

— Рация? Зачем?

— Это пусть тебя не волнует. Нужна — и все.

— Для них? — начал понимать кое-что Михай.

— Да.

— Я могу знать, кто они?

— Русские.

— Я так и думал… — Михай разозлился. — И ты не мог мне сразу сказать?!

— Что от этого изменилось бы?

— А то, что мы сейчас сидели бы не в сарае, а в доме, — Михай решительно поднялся. — Зови их!

— Постой, — придержал его Георге. — Времени в обрез, Михай. Рация нужна немедленно. Понимаешь, немедленно!

— Там часовые… — Голос Михая звучал неуверенно. — И потом, ночь на дворе…

— Ты подскажешь только, как найти рацию.

— Там сигнализация…

— Отключить сумеешь?

— Конечно.

— Вот и отлично. Тогда пойдем.

— Хорошо! — решился Михай — Идем!

…Михай с тревогой присматривался к зданию комендатуры. Затем он что-то скороговоркой начал объяснять брату.

— Что случилось? — спросил Маркелов.

— Михай говорит, что увеличилось число часовых. Это подозрительно. Теперь к зданию подойти трудно. А если и удастся проскочить мимо часовых, то незаметно забраться на второй этаж и открыть окно в комнату связи практически невозможно.

— Что же делать?! — Маркелов чувствовал, что начинает терять самообладание. Может, прорваться с боем?! Пока охрана комендатуры придет в себя, можно успеть передать сведения. Но это в том случае, если удастся сразу же выйти на связь…

Георге и Михай перешептывались, изредка бросая озабоченные взгляды в сторону здания комендатуры. Наконец Георге решительно тряхнул Михая за плечи и подошел к Маркелову.

— Он пойдет сам.

— Как… сам?

— Возвратится в казарму, а оттуда со стороны двора проберется на второй этаж по пожарной лестнице. Ключи от дверей у него есть, сигнализацию отключит…

Михай, пьяно пошатываясь, брел по лужам к воротам во двор комендатуры

— Стой! Кто идет?

— Да это Михай, — выскочил на крик напарник часового. — Эй, дружище, какого дьявола тебе здесь нужно? У тебя увольнительная до утра.

— Н-не твое… д-дело… — Михай, придерживаясь за решетку, упрямо шел к калитке.

— Ну, как хочешь, — часовой вздохнул и позавидовал: — Вот у кого служба…

Прошло уже около получаса, как Михай скрылся за воротами комендатуры. Маркелов тревожно посматривал по сторонам, осторожно прислушиваясь к ночным звукам.

Пригода прикоснулся к рукаву Маркелова- и показал на комендатуру. В одном из окон второго этажа заискрился огонек сигареты — условный знак Михая.

— Остаешься, — шепнул ему Маркелов и вместе с Кучминым пополз через сквер к высокому каменному забору, чтобы под его прикрытием подобраться к фасаду комендатуры.

Из окна свисал тонкий шнур, Маркелов быстро прикрепил к нему веревку и дернул два раза. Михай втащил ее наверх.

— Я первый, — решительно отстранил Маркелова Степан, проявив несвойственную ему строптивость.

Едва он исчез в оконном проеме, Маркелов тут же последовал за ним.

Степан тем временем настраивал радиопередатчик.

Приближался рассвет, а связи со штабом фронта не было.

Маркелов не находил себе места. Глядя на него, занервничал и Михай. Только неутомимый Кучмин посылал в эфир точки-тире.

Маркелов выглянул из окна. Туман. Это его обрадовало, но, подняв глаза вверх, он снова нахмурился: небосвод постепенно окрашивался в серые тона.

— Командир! Есть связь!..

Обратно возвратились без приключений. Михай остался в комендатуре: уничтожив, насколько это было возможным в темноте, следы пребывания разведчиков в комнате связи и опломбировав ее, он отправился в казарму.

Утром Виеру спустился на первый этаж и вышел во двор.

Лениво потянувшись, расправил плечи. Нащупал в кармане сигареты, закурил и медленно побрел вдоль стены.

Повернул за угол — и застыл цепенея: крепко уперев ноги в землю, перед ним стоял немецкий солдат в маскхалате. Вороненый автомат чуть подрагивал в его руках, зло прищуренные глаза смотрели на Георге не мигая.

— Тихо! — Немец кивком головы показал Георге на сад: из-за деревьев выступили еще солдаты.

Георге попятился назад, не отводя взгляда от лица гитлеровца, и остановился, почувствовав, как в спину больно уперся автоматный ствол.

«Окружили…» — Георге безнадежно наклонил голову.

И вдруг, словно очнувшись, он бросился в сторону и что было мочи закричал:

— Немцы! Нем!..

Короткая автоматная очередь отразилась от стен монастырских построек и эхом ворвалась через окна в трапезную, где собрались разведчики.

Татарчук сбежал по лестнице, проскочил мрачный коридор и, появившись в дверном проеме, ударил по немцам из автомата.

Заговорили и автоматы остальных разведчиков. Немцы не ожидали такого отпора, заметались по двору. Несколько гранат, брошенных из окон, заставили их кинуться в сад и через проломы в стенах — на улицу. Но это было только начало, и Маркелов понимал, что долго им не продержаться, нужно уходить.

Долго раздумывать эсэсовцы не дали: пулеметная очередь выкрошила штукатурку на стене трапезной, и белая пыль облаком поплыла над головами разведчиков. Пригода выглянул наружу, выпустил несколько патронов в сторону пулеметчиков и вдруг, охнув, присел на пол.

— Петро! — кинулся к нему Татарчук.

— Зацэпыло трохы… — Пригода зажал ладонью левое плечо: алые струйки просачивались сквозь пальцы и кропили пол.

— Сейчас… — Старшина разорвал индпакет и принялся бинтовать рану.

Немцы усилили огонь. К окнам трапезной стало опасно подходить — пули залетали внутрь и, словно горох, сыпались вниз, рикошетя от стен. Разведчики перешли в другие комнаты, заняли оборону.

Маркелов посмотрел в сад, который примыкал к зданию. Из окна виднелись только кудрявые зеленые кроны деревьев, да кое-где длинные, неширокие проплешины, заполненные дикорастущим кустарником и виноградом. «Бронетранспортер!» — вспомнил он. Присмотрелся — в той стороне вроде спокойно. Похоже, гитлеровцы сосредоточились только перед фасадом. Впрочем, с тыльной стороны, где первый этаж вообще не имел окон, а на втором они напоминали бойницы. — узкие, высокие, кое-где зарешеченные — подобраться было трудно, а проникнуть в здание тем более.

— Старшина! — окликнул Маркелов Татарчука, который, забаррикадировав входные двери, расположился возле окна крохотной часовенки, пристроенной к зданию.

— Слушаю! — подбежал Татарчук к Маркелову.

— Попробуем прорваться к бронетранспортеру.

— Перещелкают нас как перепелок. Место открытое, пока скроемся за деревьями… Не исключено, что там засада.

— Нужно кому-то поддержать огнем… — Алексей хмурился, зная наверняка, что ответит старшина.

— Конечно. Забирайте Ласкина, а я тут потолкую с фрицами по душам. Патронов хватит. Вот гранат маловато…

— Кучмин! Пригода! Уходим… — Старший лейтенант прикинул высоту второго этажа и начал торопливо разматывать веревочную бухту.

— Кучмин! Давай сюда Ласкина. — Старший лейтенант на время присоединился к Татарчуку, и вдвоем они быстро загнали эсэсовцев в укрытия.

— Командир! — позвал Алексея Кучмин. — Ласкин закрылся в трапезной. Говорит, уходите, прикрою.

Автомат Ласкина грохотал под сводами трапезной, почти не переставая.

— Пойдем! — решился наконец Маркелов…

Первым по веревке спустился на землю Татарчук и тут же отполз в сторону, за большой камень, но его опасения оказались напрасными — выстрелов не последовало.

Таким же манером за ним последовали и остальные. Только раненый Пригода не удержался и отпустил веревку, но его подстраховал Кучмин.

Казалось, до деревьев рукой подать. А если гитлеровцы держат их на прицеле? Маркелов затянул потуже поясной ремень и решительно взмахнул рукой — вперед!

Эсэсовцы заметили их чересчур поздно, они тут же перенесли огонь в сторону сада, но Ласкин тоже не зевал и, выпустив длинную очередь, отвлек немцев. Пока те отвечали Ласкину, разведчики успели забраться в глубь сада и теперь бежали к бронетранспортеру изо всех сил, не обращая внимания на пули.

«Опоздали!» Маркелов увидел немецкого солдата, который высунулся по пояс из люка бронированной машины и целился В них.

Не сбавляя хода, Алексей яростно выкрикнул что-то невнятное и полоснул очередью по бронетранспортеру, солдат вскинулся, нажал на спусковой крючок, но пули прошли над головами разведчиков. И, тут же выронив автомат, немец сполз вниз.

Второй эсэсовец выскочил из-за бронетранспортера и, вырвав чеку гранаты, размахнулся для броска. Степан и Маркелов. ударили из автоматов почти одновременно, гитлеровец отшатнулся назад и упал, взрыв гранаты застал разведчиков на земле — осколки прозудели над ними, словно осиный рой.

Больше возле бронетранспортера немцев не оказалось, — не ожидали, видимо, что разведчики рискнут вырваться из огненного кольца таким образом. Татарчук быстро осмотрел машину, включил зажигание — мотор заработал. Кучмин возился около пулемета, который оказался в полной исправности; запас патронов был солидный, и Степан, примерившись, выпустил длинную очередь в эсэсовцев, которые уже окружили их.

Гитлеровцы залегли.

— Прорываемся во двор! — приказал Маркелов.

— За Николаем! — обрадовался Татарчук, он выжал сцепление, и бронетранспортер, набирая скорость, покатил по садовой дорожке

— Степан! — вдруг закричал Маркелов и, схватив автомат, открыл люк с намерением выбраться наружу.

Кучмин увидел, что так взволновало старшего лейтенанта, — из-за дерева торчал смертоносный набалдашник трубы фаустпатрона, — но развернуть пулеметную турель не успел: немец приложил трубу к плечу и нажал на спуск.

Татарчука реакция не подвела: он резко затормозил, и заряд пролетел рядом с машиной.

— Сукин сын! — пробормотал старшина, глядя, как эсэсовец, обхватив яблоню обеими руками, сползает вниз — Маркелов опоздал на самую малость.

Вытерев о брюки внезапно вспотевшие ладони, Татарчук снова включил скорость.

Степан крутился вместе с турелью, словно волчок; треск крупнокалиберного пулемета распугал эсэсовцев, которые попрятались в укрытия и лишь изредка отваживались отвечать на выстрелы.

Бронетранспортер метался по садовым дорожкам. Татарчук едва не плакал от бессилия: на пути к Ласкину, который все еще напоминал о себе короткими и редкими автоматными очередями, вставала непроходимая стена деревьев.

— Проскочу… — Татарчук резко надавил на педаль газа.

Грохот сильного взрыва привлек внимание разведчиков. Из окна трапезной повалил густой черный дым, автомат Ласкина замолчал.

Возле монастырской стены, на дороге, стояли два грузовика, с десяток мотоциклов и легковая машина. Степан полоснул очередью вдоль этой небольшой колонны. Татарчук протаранил левым бортом несколько мотоциклов и выехал на дорогу.

Но на повороте к окраине старшина вдруг резко затормозил: со стороны центра к монастырю спешили бронетранспортеры.

— Сворачивай! — Маркелов показал на переулок.

Татарчук повел машину к виднеющейся метрах в двухстах брусчатке одной из улиц, параллельной той, по которой шла вражеская колонна, Гитлеровцы заметили их маневр и пустились в погоню.

Степан только вздыхал огорченно, поглядывая на безмолвный пулемет, — кончились патроны. А преследователи настигали.

Мост появился внезапно. Реку нельзя было узнать: совсем недавно это был узкий и обмелевший ручей, а теперь в берегах бурлил с грозным ревом мутный поток, который время от времени перехлестывал через дощатый настил моста.

Пост фельджандармов бронетранспортер сбил, не останавливаясь. А на середине моста притормозил.

Степан подхватил ящики с толом и спрыгнул на настил.

— Пошел! — крикнул он, не глядя на растерянных разведчиков. — Ну! Быстрее!

— Стой! — Маркелов схватил за плечо Татарчука, когда бронетранспортер был уже на берегу.

— У него же нет взрывателей… — теперь понял и Татарчук.

Степан опустился на корточки возле ящика со взрывчаткой, положил на него гранату и выдернул предохранительную чеку.

Генерал Фриснер был раздражен. В течение пяти минут он гневно выговаривал командиру румынской танковой дивизии:

— …Почему до сих пор не закончено перевооружение? Почему не выполнен мой приказ? К дьяволу ваши оправдания! Меня это не интересует! Германия дает вам первоклассную технику, р потрудитесь оправдать оказанное доверие!

Генерал бросил трубку и приказал дежурному офицеру связи:

— Соедините меня с генералом Думитреску.

В ожидании разговора Фриснер нервно ходил по кабинету, вглядываясь в стены, увешанные оперативными картами.

Затишье на оборонительных рубежах группы армий «Южная Украина» его раздражало: по всему было видно, что русские вот-вот начнут генеральное наступление и готовятся к нему очень тщательно. Фриснер сознавал: сил для упреждающего удара явно не хватает, несмотря на то, что за последние две недели из рейха прибыло пополнение в людях и технике.

Попытки полковника Дитриха добыть обещанную информацию о дислокации и численности русских частей, а также замыслах советского командования не увенчались успехом.

Генерал Фриснер посмотрел на календарь — 18 августа. Еще раз пробежал строчки специального воззвания ко всем старшим офицерам немецких и румынских войск, которое подписал сегодня ранним утром. Все верно — в ближайшие дни наступление Советской Армии неминуемо, и его требование к офицерам защищать позиции до последней возможности весьма своевременно…

Переговорив с генералом Думитреску, командующий группы армий «Южная Украина» вызвал полковника Дитриха.

— Ты стал плохо выглядеть, Рудольф, что случилось?

— Печень…

— Печально. Сочувствую… Какие новости?

— В районе Шерпени разведчики 6-й армии обнаружили большое скопление войск противника. По всем признакам русские готовятся к наступлению именно в районе Кишинева.

— Это подтверждают и захваченные «языки»?

— К сожалению, «улов» наших разведчиков весьма скромный. И что-либо уточнить не удалось.

— Тогда еще на чем основывается твоя уверенность в том, что советские войска ударят по 6-й армии?

— По данным радиоразведки, в районе кишиневского выступа сосредоточены две армии в составе нескольких корпусов — вот перечень. — Полковник Дитрих положил перед Фриснером отпечатанный на машинке лист бумаги. — Кроме этого, отмечено продвижение танковых частей русских в районы, близкие к месту предполагаемого наступления на Кишинев. Это уже по данным воздушной разведки. Также установлено, что русские перебрасывают сюда соединения, которые были до этого на флангах и из резервов.

— Значит, Руди, наша игра удалась? — Фриснер впился колючим взглядом в лицо полковника. — И русские поверили, что мы ждем их на флангах? Я так понял смысл твоего доклада?

— Да, господин генерал, — твердо ответил Дитрих. — Я не сомневаюсь в том, что русские приняли нашу дезинформацию за истинное положение вещей.

— И ты можешь дать гарантию, что русские разведчики, которых, кстати, ты упустил, Рудольф, — генерал недовольно сдвинул брови, — не смогли сообщить в свой штаб о наших замыслах?

— Я готов дать такую гарантию. Русские разведчики окружены, и скоро я доложу вам об успешном завершении операции по их ликвидации.

— Рудольф, мне они нужны живыми. Хотя бы один из них. Это приказ.

— Слушаюсь, господин генерал.

— Я буду очень рад, Руди, — смягчился Фриснер, — если мы оба окажемся правы в наших предположениях и выводах. Слишком много поставлено на карту.

Фриснер внимательно прочитал бумаги, которые дал ему полковник. Изредка он делал пометки на полях, и тогда лицо генерала хмурилось — его хроническая недоверчивость даже, казалось бы, к общеизвестным, неоднократно доказанным истинам была хорошо знакома Дитриху.

— Рудольф, а теперь мне хотелось бы услышать твою оценку политической ситуации в Румынии на сегодняшний день.

— Накаляется обстановка в армии. Я об этом уже докладывал. Даже высшим чинам румынской армии, по моему мнению, верить невозможно.

— Как король Михай?

— Затаился. Изображает беспечного гуляку, учится искусству пилотажа.

— С маршалом Антонеску не конфликтует?

— Пока нет. А вот адъютант короля полковник Ионеску и генерал Михаил явно что-то затевают.

— Что именно?

— Трудно сказать — осторожничают. Но это не главная опасность, которая может угрожать Антонеску.

— Даже так?

— Коммунисты — вот сила, которая опасней во сто крат бунтующих генералов.

Полковник Дитрих бывал в своем кабинете редко. Месяца три назад он перебрался в этот город с таким расчетом, чтобы быть поближе к линии фронта, но не упускать из виду и Бухарест.

Полковник сидел за огромным столом и просматривал свежие агентурные данные. Его взгляд задерживался на тонкой светло-коричневой папке; полковник хмурился и отводил глаза.

Русская разведгруппа… Лейтенант Маркелов… Досадные промахи, нелепые случайности. И это в такой ответственный момент!

Полковник в который раз открыл светло-коричневую папку. Донесения радиста при штабе группы «Велер», который зафиксировал мощный передатчик в тьму и успел записать несколько цифровых групп неизвестного кода. Неизвестного? Черт возьми, как бы не так! Код и почерк радиста разведгруппы Маркелова, как установили специалисты абвера. Правда, код расшифровать не удалось, но разве это главное?

Передатчик обнаружили через четыре дня после его выхода в эфир: он был явно стационарным; но вычислить координаты местонахождения оказалось довольно сложно. Комендатура города — остальные варианты отпали.

Показания радистов, часовых, начальника радиостанции, дневального по казарме. «Круг замкнулся. К сожалению, чего-либо добиться от радиста Михая не удалось…

Не хватало только одного звена в цепочке: как проникли русские в комнату связи? Впрочем, разве это так важно?

Полковник Дитрих поднял телефонную трубку.

— Я слушаю, Рудольф, — голос на у другом конце провода был тихим и усталым.

— Господин командующий, — полковник собрался с духом. — Осмелюсь доложить…

Пауза чересчур затянулась. Дитрих с тревогой ждал, что ответит ему Фриснер. Наконец в трубке раздался шорох, и генерал заговорил так же тихо, но с несколько иной, чем до этого, интонацией:

— Полчаса назад мне доложили, что русские предприняли наступление на флангах. Значит, это разведка боем. Теперь мне понятны их замыслы… — Голос генерала окреп, приобрел жесткость: — Мне будет очень жаль, полковник Дитрих, если обнаружится, что вы ввели штаб группы армий в заблуждение…

В десять часов вечера генерал Фриснер созвал экстренное совещание командующих армиями и 4-м воздушным флотом. Румынских военачальников командующий группы армий «Южная Украина» приглашать не счел нужным. Было решено срочно перегруппировать силы, поскольку на следующий день, по твердому убеждению Фриснера, следовало ожидать крупного наступления советских войск.

И на другой день мощное наступление советских войск опрокинуло немецкую оборону. Это было начало знаменитой Ясско-Кишиневской операции.