"Инга Берристер. В омуте любви [love]" - читать интересную книгу автора

служащими на зарплате.
Затем, уже оставшись одна, перевела дух и обозрела свои сокровища.
Теперь Санди уже не торопилась, предвкушая то, что ей предстоит увидеть, и
с наслаждением отдаляя вожделенный миг.
И вот чудесный миг настал: Санди, усмиряя бешеное биение сердца,
открыла первый ящик... и в ужасе уставилась на его содержимое. Она не
верила собственным глазам.
- О нет! Только не это! - в отчаянии простонала она, вынимая кубок -
один из целого набора заказанных во время недавней поездки в Венецию.
Кошмар не рассеивался. Санди закрыла глаза. С лица сбежали все
краски, к горлу подступила дурнота. Она столько вложила в этот заказ - и
не только денег!
Дрожащими руками Санди открыла следующую упаковку, но тут же
прикусила губу, чтобы не расплакаться. Декоративное блюдо лишь
подтверждало растущие подозрения.
Через два часа, когда склад магазинчика, которым она управляла на
пару с подругой Мэйбл Далтри, буквально ломился от коробок с посудой,
никаких сомнений уже не оставалось. Сбылись самые худшие опасения Санди.
Чем бы ни являлась эта... эта мерзость, настоящее преступление против
хорошего вкуса и стиля, но уж явно не изящными, изысканно-прекрасными
произведениями стеклодувного искусства, которыми она, Александра
Маккеллерс, восхищалась. Возможно, груз, который она получила, но никогда
не заказывала, числом предметов и их наименованием соответствовал
накладной. Однако во всем прочем был отвратительной пародией на
первоклассные вещи, которыми она пленилась и за которые заплатила.
Нет-нет, она ни за что не стала бы заказывать ничего подобного, и уж
тем более ни за что не смогла бы выставить такую дрянь в магазине. Их
постоянные покупатели отличались большой разборчивостью. У бедняжки внутри
все так и сжалось при воспоминании о том, с каким пылом и как самоуверенно
она расписывала красоты венецианского стекла.
Борясь с головокружением, Санди уставилась на тарелку, которую
запомнила в исполнении из бледно-розового стекла с золотым растительным
орнаментом по краю и гербом миланских герцогов Сфорца в центре. Неужели
ради этой безвкусицы она поставила на кон и магазин, и свою репутацию, и
все личные сбережения? Ради этого звонила из Венеции управляющему банком,
уговаривая увеличить кредит? Разумеется, нет! Демонстрационные образцы не
имели с этими предметами ничего общего. Решительно ничего!
Не в силах остановиться, она словно в лихорадке хваталась за новые и
новые коробки, вопреки очевидности надеясь, что увиденное прежде -
какая-то глупая ошибка. Но, увы, никакой ошибки не произошло. Все, что она
распаковывала, носило одни и те же приметы откровенной подделки: жуткие
формы, отвратительное качество стекла, грубые, кричащие цвета.
Голубой - нежный и удивительный, каким художники Возрождения наделяли
одежды мадонн или который так таинственно мерцает на солнце в старинных
витражах; зеленый - маняще притягательный и искрящийся в глубине, точно
искусно ограненный изумруд; золотистый - переливчатый, тонко-неуловимый,
словно только что из мастерской золотых дел мастера... В реальности эти
цвета были так же далеки от того, что помнила Санди, как детский набор для
рисования от палитры знаменитого художника.
У бедняжки просто голова пошла кругом, когда она попыталась осознать