"Томас Бернхард. Дождевик" - читать интересную книгу автора

их образ мыслей, их речь очень понятны... А мое дело, сказал Хумер, с одной
стороны, запутано донельзя, но с другой--проще простого, пишет Эндерер, и
Хумер во всех подробностях описал то, что происходит у него дома, на Верхней
Заггенгассе, пока я, подкладывая дрова в печку, наблюдал, как он все плотней
закутывал колени в полы дождевика и не замечал, что я, присев у печки, самым
недопустимым образом наблюдал за ним так настырно, как вообще человеку за
человеком наблюдать нельзя, но он-то ничего не замечал--уставился в пол, а у
этих людей никогда не разберешь, смотрят ли они в пол, потому что чувствуют
себя не по себе при других людях, то есть смотрел ли Хумер в пол, потому что
у меня, в конторе, ему было не по себе, или как смотрят в пол от страха, или
от злости, или из каких-нибудь подлых намерений, но, когда я наблюдал от
печки за Хумером. мне бросилась в глаза невероятная длина его дождевика;
потом я рассмотрел его грубые башмаки--нелепо огромные, нелепо грубые, из
юфтовой кожи,--его брюки, грубошерстные штаны, очень старомодные... И как
эти люди всегда одинаково себя ведут, думал я, наблюдая за Хумером, и он,
как все зябнущие, принял позу, характерную для озябшего человека, особенно в
чужой обстановке,---съежился, крепче прижал застегнутый на все пуговицы
дождевик к груди... А я уже знал, в чем дело, и сказал: знаю, в чем дело,
но, если вы мне еще раз все подробно опишете, подробно перечислите, ничего
не пропуская, понимаете, ничего не пропуская, говорю, я тогда лучше пойму и
возьмусь за ваше дело по-настоящему, и пользы будет больше, а для этого мне
надо еще раз выслушать все подробности, познакомиться со всеми
подробностями, повторил я... Меня самого раздражало то, что я еще на
лестнице, еще когда мы только вошли в контору, не вдумываясь, принял Хумера
за агента по продаже участков или за скотопромышленника. и я опять
разозлился на себя за эту оплошность... Я знал, что вы владелец похоронного
бюро, сказал я вдруг, сам того не желая, вдруг сказал: разумеется, я это
знал,--неизвестно, зачем меня толкнуло на эту ложь; и тут Хумер сказал, что
в этих домах на Заггенгассе, и главным образом на Верхней Заггенгассе,-- там
дома самые старые, и жить в этих старых домах просто погибель, и если все
время не быть начеку, погибнешь--и все, сказал он вдруг взволнованно, даже
встал и подчеркнуто повторил: погибнешь--и все!.. И всегда они так, пишет
Эндерер, сначала путаются во всяких мелких подробностях, а потом выйдут из
себя и говорят без конца, даже слушать неохота, но, впрочем, Хумер
ограничивался только самыми необходимыми сведениями, даже те замечания,
которые мне казались совершенно излишними--про его детство, про кройку
грубошерстных тканей и так далее,--теперь показались мне очень важными, даже
то, что его мать, как он сразу сказал, родом из Матрая... И стоит таким
людям только согреться, как они выходят из оцепенения и, насколько им это
свойственно, не только начинают вызывать доверие, но и сами становятся
доверчивей, пишет Эндерер,-- сначала они стесняются, но постепенно, сначала
робко, а потом совершенно определенно, отметают всякий страх, и теперь, у
печки, я подумал: как полезно дать такому человеку, как этот Хумер,
хорошенько согреться, вместо того чтобы сразу его спровадить или заткнуть
ему рот, сбить с толку вопросами, а как часто я грешил таким неумелым
подходом и, к несчастью, портил все дело... А этот Хумер был такой
невзрачный, пишет Эндерер, такой старый--ему, наверно, было лет шестьдесят
пять, а то и семьдесят,---таким он мне показался несчастным, какое-то жалкое
существо, честное слово, у меня создалось впечатление, что ко мне, в
контору, приползло какое-то существо и с ним. с этим существом, надо