"Исайя Берлин. Два понимания свободы " - читать интересную книгу автора

сопротивляться, если бы были такими же разумными и мудрыми, как я, и так же
хорошо понимали свои интересы. Можно пойти и дальше. Можно сказать, что на
самом деле они стремятся к тому, чему по своей косности сознательно
противятся, так как в них таится некое мистическое начало - латентная воля
или "подлинная" цель. Начало это, хотя ему противоречит все, что они
чувствуют, делают и говорят, и есть их "истинная" натура, о которой может не
знать их бедное эмпирическое "Я"; и считаться надо только с ее желаниями20.
Встав на эту точку


20 "Идеал подлинной свободы дает всем без исключения членам
человеческого общества максимальную возможность улучшить свою натуру", -
говорил Т.Х. Грин в 1881 г.: Lecture on Liberal Legislation and Freedom of
Contract. P. 200// Green Т.Н. Lectures on the Principles of Political
Obligation and Other Writings / Ed. Paul Harris and John Morrow. Cambridge,
1986. Здесь смешиваются свобода и равенство, а главное - из этого следует,
что, если человек выбирает удовольствие, которое (на чей взгляд?) не улучшит
его натуры (какой именно?), то выбор его не "подлинно" свободен, и, получив
отказ, он ничего не потеряет. Грин был настоящим либералом, но немало
тиранов могло бы использовать его формулу, чтобы оправдать наихудшие способы
угнетения. зрения, я могу игнорировать реальные желания людей и обществ,
бесчинствовать, угнетать, мучить их во имя и от имени их "подлинных" натур в
твердой уверенности, что какая-то настоящая цель (счастье, исполнение долга,
мудрость, справедливое общество, самореализация) должна быть тождественной
их свободе - свободному выбору "подлинной", но, увы, часто неосознанной
натуры.
Этот парадокс обличали неоднократно. Одно дело говорить, что я знаю, в
чем благо для X, а сам он не знает, и не считаться с ним ради этого блага;
другое - верить, что он сам сделал выбор, правда, бессознательно, не так,
как в повседневной жизни, а посредством своего разумного "Я", о котором
эмпирическое "Я" может и не знать; посредством "подлинного Я", которое
различает, что ему нужно, и непременно избирает это, однажды различив. Это
чудовищное перевоплощение - ведь мы уже приравниваем то, что X выбрал бы,
если бы не был собой, к тому, что он действительно хочет и выбирает, - лежит
в основе всех политических теорий самореализации. Одно дело сказать, что
меня можно принудить для моего же блага, которого я по слепоте своей не
вижу; в некоторых случаях это мне полезно и даже расширит пространство моей
свободы. Другое дело утверждать, что поскольку речь идет о моем благе, то
это вообще не принуждение, а моя собственная воля, знаю я о том или нет, и я
свободен (или "подлинно" свободен), даже если мое земное тело и глупая
голова отчаянно сопротивляются тем, кто из самых добрых побуждений мне это
благо навязывает.
Это волшебное превращение (из-за которого Уильям Джеймс справедливо
высмеивал гегельянцев) можно, без сомнения, так же легко проделать и с
"негативным" представлением о свободе, если за "Я", стремящееся оградить
себя от вмешательства, принять не человека с его непосредственными
нормальными желаниями и потребностями, а его "подлинное Я", отождествляемое
со стремлением к какой-то идеальной цели, о которой человек эмпирический и
не подозревает. Как и в случае с "позитивно" свободным "Я", эту внутреннюю
натуру можно раздуть до масштабов сверхличностной сущности - государства,