"Исайя Берлин. Два понимания свободы " - читать интересную книгу автора

вещей не злит нас, злит только зло6. Критерий угнетения - то, в какой мере
мои желания прямо или косвенно, намеренно или ненамеренно подавляются
другими людьми. Быть свободным в этом смысле значит "не испытывать чужого
вмешательства". Чем шире область невмешательства, тем шире моя свобода.
Именно это имели в виду, употребляя это слово, классики английской
политической философии7. Они расходились в том, насколько широкой может быть
или должна быть эта область, но все считали, что она не может быть
безграничной, ибо тогда все непрерывно сталкивались бы друг с другом, и
"естественная" свобода привела бы к социальному хаосу, при котором не
удовлетворялись бы даже минимальные нужды, а свободу слабых подавили бы
сильные. Философы эти понимали, что человеческие цели и действия не обретают
автоматически гармонического единства, и - каких бы официальных доктрин они
ни придерживались - придавали высокую значимость таким целям, как
справедливость, счастье, культура, защищенность или хоть какое-то равенство,
а потому охотно соглашались, что свободу надо ограничить ради перечисленных
ценностей, да и ради самой сво-


5 Самая известная версия такой теории - марксистская концепция
социальных законов, но она образует существенную часть некоторых
христианских и утилитаристских и всех социалистических учений.
6 Emile. Book 2. P. 320 // Oeuvres completes / Ed. Bernard Gagnebin
and others. Paris, 1959. Vol. 4.
7 "Свободный человек - это тот... кому не препятствуют делать то, что
ему желанно", - писал Гоббс (Leviathan. Chapter 21. P. 146 in Richard Tuck
edition. Cambridge, 1991). Закон - это всегда путы, даже если он
предохраняет вас от еще худших оков, допустим - еще более репрессивного
закона, или обычая, или произвола, или хаоса. Примерно то же самое
говорится у Бентама боды, ибо без этого невозможно создать желаемое
сообщество. В итоге эти мыслители приходили к тому, что область
человеческой свободы нужно ограничить законом. Многие из них, особенно
такие либералы, как Локк и Милль в Англии, Констан и Токвиль во Франции,
полагали при этом, что должно существовать минимальное пространство личной
свободы, вторгаться в которое нельзя ни при каких условиях; если же его
нарушить, оно сужается настолько, что человек утрачивает возможность того
минимального развития своих естественных свойств, какое позволяет ему
исполнять или просто ставить разные задачи, которые он считает благими,
правильными или священными. Отсюда следует, что между областью частной
жизни и областью общественных прерогатив нужно провести черту. О том, где
она должна проходить, спорят и торгуются. Люди очень во многом зависят друг
от друга, и действия их не бывают настолько частными, чтобы никак не
задевать чужую жизнь. "Свобода для щуки - смерть для пескаря"8; свобода
одних зависит от сдержанности других. К этому часто добавляли, что для
оксфордского профессора свобода - что-то одно, а для египетского
крестьянина - другое.
Последнее соображение и верно, и важно, но сама фраза отдает
политической демагогией. Да, наделяя политическими правами или гарантиями
от государственного вмешательства полуодетых, неграмотных, голодных и
больных людей, мы издеваемся над ними. Прежде чем они поймут, что такое
свобода, или сумеют ею воспользоваться, они должны получить медицинскую