"Михаил Берг. Письмо президенту " - читать интересную книгу автора

годы, то литература будет покруче разведки, в смысле последствий. Хотя и
свободы больше. Ну, ты представь себе - за окном вьюга, метель, ураган, а
ты - в пронизанной солнцем галерее из неба и резной кости. Как жаль, что ты
не знал Витю Кривулина - это был гениальный человек и гениальный поэт. А
выглядел как Чудище из сказки про аленький цветочек. Умер он, мне без него
одиноко. Но ты мне поверь, - там было столько талантливых и удивительных
людей, да еще в самой продуктивной фазе, что я до сих пор счастлив, что туда
попал. Хотя я все это описал, а у писателей есть одна тайна, о которой они
не любят говорить: то, что опишешь, - умирает, если, конечно, описал точно
так, как хотел. Если нет - можно вернуться, если да - все.
Однако первый звонок - я остановился на нем - прозвучал в олимпийское
лето 1980-го. Готовилась московская Олимпиада, проституток и диссидентов
твои товарищи ссылали кого куда, первых - на сто первый километр, вторых - в
лагеря и заграницы. Чтобы не мозолили глаза иностранным журналистам. Я в это
время еще работал экскурсоводом в Летнем дворце Петра I, что в Летнем саду,
и в библиотеке общежития завода Красный Выборжец. И вот прихожу как-то по
утру, сажусь в ожидании экскурсии, вдруг прибегают из администрации, что
обитала в Чайном домике, и зовут к начальству. А там испуганная дама, такая
симпатичная, с черными кудрями, с мягкой филфаковской речью и отчетливой
печатью нескольких поколений потомственных интеллигентов в роду (и сама,
кстати, жена писателя) говорит мне, а у самой губы трясутся. Тут приезжал
первый секретарь райкома вместе с человеком оттуда и говорил, что мы вас
плохо воспитываем. Что, мол, у вас связи с заграницей, это никуда не
годится, молодые кадры надо воспитывать, но вы - человек зрелый, я не знаю,
что у вас там случилось, мы не можем вас воспитывать, и я вас очень прошу -
уйдите сами. Я сразу понял, что происходит. Меня стали публиковать на
Западе, несколько раз обо мне говорили то ли по Свободе, то ли по Голосу
Америки, твои друзья тут же меня вычислили - и сделали первое
предупреждение. Я его понял, тем более что еще через некоторое время меня
уволили из библиотеки, хотя идиота на мое место на полставки в сорок рублей
в месяц - надо еще поискать. Однако и здесь мне сказали все открытым
текстом, правда, уже после того, как забрал трудовую книжку - к нам
приходили, спрашивали о вас разное, извините, нам этого не надо, у нас и так
нет денег на новые книги. В том смысле, что если мы будем держать
диссидентов, то нас самих скоро распределят по лагерным библиотечкам.
Понятно, что это перебор, то есть далеко не всегда людей вышвыривали за
ворота, как только о них наводили справки твои коллеги, все опять же зависит
от силы духа и заряда порядочности; правда, ведь я не знаю - может быть, за
меня боролись, а потом устали.
Ты думаешь, я обиделся? Совсем нет. Я уже давно был готов к вещам
намного более серьезным, чем увольнение; не могу сказать, что так уж рвался
в кочегарку, чтобы стать, наконец, полноценным подпольным писателем, - увы,
честно говоря, не хотелось: я - брезгливый, грязи не люблю, а что такое
советская кочегарка даже тебе объяснять не надо. Однако ни к органам,
позаботившимся о моей судьбе, ни к малодушию моих интеллигентных коллег по
музею и библиотеке я претензий не имел. Игра шла по правилам. Не хочешь - не
играй. Иди пиши вирши про юбилей Ленинского комсомола, героический прорыв
блокады, или, если очень усыпишь бдительность, про покушение на царя Павла I
и сумерки свободы в лицейских коридорах. Не хочешь? Желаешь попробовать на
что способен, мечтаешь сделать все, что можешь, а там будь что будет - будь