"Михаил Березин. Траншея" - читать интересную книгу автора

внутренний граммофон. - Это значит, значит скоро бабье лето, бабье лето!!!"
Он выковырял из земли большой камень и швырнул его наверх, упав при
этом на стенку траншеи.
"Только зря ругает мама, что меня ночами нету!!! Что я слишком часто
пьяный бабьим летом, бабьим..."
Когда вечером вернулись Пауль с Гизелой, Витек валялся на куче земли,
высунув язык.
А утром следующего дня, как раз, когда Пауль качал головой, а Гизела
затаскивала его в "Мерседес", Витек завернул за угол. К этому моменту он уже
не сомневался, что он - поющий экскаватор. Внутренний граммофон наяривал
одну мелодию за другой, и такая сублимация Витька вполне устраивала. Если бы
еще время от времени экскаватору не хотелось колбасы...
Пока экскаватор молотил грунт, а внутренний граммофон наяривал, Витек
предавался различным видениям. То он раздевает инженера Лещинскую прямо у
себя в кабинете, оглушительно дыша, то трубит в саксофон сидя в лодке, а
копировальщица Тарасова в это время налегает на весла, то пишет портрет уже
голой Лещинской на фоне столетнего дуба - "у лукоморья дуб зеленый", то
пишет портрет уже голой Тарасовой, опирающейся на весло.
Об Олеге - ни слова. Пошел он на хрен, козел вонючий! Выбрыкнется, а
потом Витьку расхлебывать. Врать, подкупать должностных лиц, отбиваться от
ворвавшихся в квартиру разъяренных братьев совращенной девственницы
отцовским судном... А потом Олег вознамерился открыть торговый ларек.
Елисеев! И одолжил у одного барыги товара на тысячу долларов. А ларек в ту
же ночь грабанули... Конечно, с этого ларька кормилась бы вся семья, если бы
его не грабанули. Но его грабанули...
На следующее утро, когда Пауль качал головой, у Витька сложилось
твердое убеждение, что именно он, а не Пауль, умчался вместе с Гизелой на
"Мерседесе". А Пауль остался копать траншею. И Витек очень долго
злорадствовал по этому поводу, пока, все же, не обнаружил в траншее себя.
Но Пауль тоже остался, и они рыли вместе. И пока экскаватор молотил
грунт, а граммофон наяривал, они имели поочередно то Лещинскую, то Тарасову.
И у обоих текли слюни. А потом прибежала Гизела и схватилась за лопату. И
отшибла голову Лещинской, а Тарасовой пробила живот...
А в воскресенье хозяев навестил их сын с семьей: женой и ребенком. И
они долго пялились на Витька, выйдя из БМВ. Потом взрослые ушли, а ребенок
продолжал пялиться. И Витьку показалось, будто он превратился в того самого
мамонта, который подох здесь в далекую палеозойскую эпоху. И он помогал себе
рыть бивнями. И, - хрясь! - перемалывал собственные же косточки. А хоботом
пытался достать до ребенка, но тот отбегал.
Назавтра он свернул за очередной один угол, и тут же полил дождь. И
Витек начал крыть его, на чем свет стоит, поскольку дождь оказался еще
большим дерьмом, чем солнце. Грунт быстро раскис и соскальзывал с лопаты
именно в тот момент, когда Витек поднимал ее на уровень плеч. К тому же
налетел шквальный ветер. Из дому показался Пауль и заявил, что в такую
погоду работать нельзя. Повторил это еще несколько раз, добавляя звук. Потом
наклонился и потянул Витька за руку. Но тот вывернулся, и, схватив титановую
наперевес, злобно уставился на Пауля. Пауль скрылся.
А к вечеру, впервые за последнее время, по округе разлилась благодать в
виде ласкового ветерка и розовых от заката облаков. Поджав хвост, дождь
ушел. Витек взвинтил темп. Вот он схватился обеими руками за большой камень