"Михаил Березин. Книга усовершенствования мертвых" - читать интересную книгу автора

мироощущении. Для какого-то там научно-исследовательского журнала. У нее
были длинные красивые ногти. И ноги тоже. Мы немного посидели в одном из
ночных баров, и я все больше поддавался ее очарованию. Она разбиралась в
уйме вещей: в искусстве, литературе, политике. Я сказал, что искусство
вредит человечеству, поскольку учит лжи. Мадлен не отрицала, что искусство
учит лжи, однако заявила, что и все остальное вокруг без исключения ложь, и
ничего кроме лжи просто не существует. У нее было загорелое слегка
продолговатое лицо и умный взгляд. С ней было легко. У меня появилось
ощущение, будто в жизни моей начинает происходить нечто странное. Мы
перебрались в ресторан, где заказали массу питья и еды, а потом чуть не
подрались при попытке определить, поздний ли это ужин или ранний завтрак. У
нее был низкий, слегка хрипловатый голос необычного тембра. Потом я здорово
набрался и уж не помню, как оказался у нее в постели. Она мне показала небо
в алмазах. И тут среди стонов и слов любви, я внезапно пришел в себя, в
голове прояснилось, и я, вдруг, понял, что говорим-то мы с ней на эсперанто.
Мои мускулы мгновенно отвердели, а пальцы сжались вокруг ее горла.
- Прощай, - пробормотал я все на том же роковом для нее языке.
Лицо ее исказилось, и она перестала дышать. Я не испытывал ни малейшей
жалости к этой фламинго. Ни малейшей!
В гостиной стоял компьютер с модемом, и я принялся разыскивать
кого-нибудь из членов Совета. Отозвался Баудиссен. Баудиссен - датчанин,
хотя с виду и смуглый, с черными как смоль глазами. У меня была истерика.
Никогда еще я так быстро не работал с клавиатурой. Я кричал - буквально
кричал, - что, сколько же можно?! Должен же быть этому положен конец! Мы
теряем достойнейших из достойных. Нужно что-то срочно предпринимать, в
противном случае всех нас ждет гибель.
Баудиссен, как мог, старался утешить меня. На светло-зеленом мерцающем
экране одна за другой возникали строчки, наполненные цифрами и
математическими выкладками, с помощью которых он, всемирно известный
математик, пытался доказать, что чем больше любителей эсперанто выйдет из
игры, тем больше в конечном счете их окажется. Ей-богу, меня поразила его
позиция. Не будь я сам Дином Донном, я мог бы предположить, что Дин Донн -
это он.
Потом я долго бродил по ночным улицам Кливленда, разглядывая светящуюся
рекламу, проносящиеся мимо автомобили и ярко освещенные квадраты магазинных
витрин. Потом купил "Джеральд трибюн" и на первом же развороте обнаружил
портрет своей матери и Лепаж-Ренуфа. Оказывается, они уже три года как
вместе. Сейчас, когда Лепаж-Ренуфа выдвинули на соискание Нобелевской
премии, она была счастлива и необыкновенно горда своим супругом. Нынешняя ее
улыбка напоминала ту, с фотографии периода проживания с отцом Айры
Гамильтона.
Стала понятной его сдержанность по отношению ко мне. Сегодня для меня
это было уже слишком. Я сел на скамейку в городском парке и зарыдал.

- Але, племянник!
- Дядя? Вот те раз! Чему я обязан твоим визитом?
- Как будто я не могу просто так навестить своего любимого
родственника.
- Просто так не можешь.
- Молодец!