"Нина Берберова. Аккомпаниаторша (Повесть) " - читать интересную книгу автора

штор. Улица серебрилась. Мне мерещился Петербург, мама, наш старый, длинный
рояль, по бокам его - две наши кровати (в холодные месяцы мы жили в одной
комнате) - две наши узкие кровати, покрытые белыми пикейными одеялами, с
привязанными к шишкам иконками, которые я за столько лет так и не
удосужилась разглядеть как следует. Луна белила асфальт, чуть морозило. Мне
мерещилось детство в Н., скрипучая калитка двора, пес хозяев, которого я
боялась, кухарка, ждавшая со мной вместе с уроков маму к обеду, бедность, и
грусть, и сиротство нашей жизни. Парижская улица была тиха и пуста; луна и
холод были за окном. Мне мерещилась жизнь, которая ходит рядом, трет и мелет
людей, а меня не берет - сколько ей ни навязывайся.
За стеной не было Павла Федоровича. Мария Николаевна была одна, но
люди, в последние месяцы не оставлявшие ее с ним наедине, и теперь
продолжали окружать ее, днем и ночью. Они не звали ее, как раньше, куда-то
ехать с ними, не требовали к обеду дорогих вин, не рассказывали про скачки,
про биржу, про гастроли венской труппы. Они просто присутствовали: Нерсесов
и Дисман курили в гостиной, в спальне Лиля Дисман, сидя по-турецки на
кровати, пыталась что-то вышивать, кто-то в столовой заводил стенные часы; в
кабинете Павла Федоровича сидел его помощник по делам, бывший адвокат и член
Государственной Думы, и что-то считал на счетах. И Мария Николаевна не
удивлялась этому. В день похорон она вернулась с ними со всеми с кладбища,
на следующий день с утра опять все были в сборе. Я спросила ее: не тяготит
ли ее постоянное присутствие людей в доме? Она сказала, что ей все равно,
что она, вероятно, скоро уедет.
Адвокат, Нерсесов, Дисман говорили между собой о том, что дела Павла
Федоровича в последнее время сильно пошатнулись. Мария Николаевна это знала.
Да, дела Павла Федоровича в последние недели были хуже, чем раньше, и
Травина могла бы оплакать его с чистой совестью, сказав себе, что не она, но
деньги повинны в его смерти. И однако, она прекрасно знала, что именно было
причиной ее.
Она заговорила со мной спустя неделю после похорон. К этому времени
кое-кто прекратил свои визиты к нам, и если бывали посторонние, то только к
обеду или к завтраку. Ночью Мария Николаевна приходила ко мне в комнату,
садилась на постель.
- Вы не спите, Сонечка?
- Нет, Мария Николаевна.
- Можно я посижу с вами? Я люблю болтать с вами. Подвиньтесь немножко.
Я с бьющимся сердцем лежала и смотрела на нее.
Свет из соседней комнаты падал ей на руки. Она сидела, завернувшись в
теплый, белый халат, с толстой косой за плечами, в спадающих туфлях на
довольно больших, смуглых ногах.
- Что мне делать, Сонечка? - говорила она тихо, сжимая руки и глядя на
меня. - Вот и смерть задела меня, а я все не могу утерять ощущения какого-то
постоянного своего счастья. Бог знает, откуда оно во мне, чем оно
кончится?.. Уж кажется, в жизни много чего было - да я самой жизнью
счастлива! Сама не знаю чем, тем, что дышу, пою, живу на свете. Вы осуждаете
меня?
- Нет, Мария Николаевна.
- ...Другие скажут, что это я убила его. Но что мне делать, когда я не
чувствую вины за собой? А вы думаете, он осудил меня хоть когда-нибудь? В
последнюю, в предпоследнюю, в какую-то минуту? Нет, знаю, что нет, и Бог это