"Александр Бенуа. Жизнь художника (Воспоминания, Том 2) " - читать интересную книгу автора

драпировки. Автором этого шедевра, если я не ошибаюсь, называли парижского
художника - Обе. Как не вспомнить тут же и о других театральных "sipario" -
о занавесах в Большом театре, в Михайловском, в Большом театре в Москве,
(последний был мне знаком по раскрашенной литографии в папиной коллекции).
Главный занавес в Петербургском Большом театре (работы знаменитого Роллера)
изображал греческий пейзаж с двумя храмами по сторонам и с колоссальными
статуями богов перед ними. Все это было очень красиво, но особенно я любил
разглядывать фигуры детей, которые оживляли эту картину. Слева мальчик
возжигал курения на треножнике, справа - другой мальчик дразнил девочку,
придерживая перед лицом маску сатира. О втором "антрактовом" занавесе в том
же Большом театре (он только на момент показывался, когда вызывали
артистов), я уже упоминал, когда говорил о Царскосельском Дворце. Занавес же
в Михайловском театре (с ним я познакомился позже, когда стал посещать
французскую комедию) представлял для нас некоторый "семейный" интерес.
Изображено было коронование бюста Мольера во время торжественного заседания
французской Академии в XVIII веке. Это была "историческая картина"
исполинских размеров. На первом же плане весьма многолюдной композиции,
среди великосветских дам в широких робронах эпохи Людовика XV художник Дузи
изобразил нашу бабушку Ксению Ивановну, тогда еще молодую красавицу и ее
подругу - жену Ф. А. Бруни. Наконец, московский занавес, в рамке
псевдорусского стиля, представлял встречу у стен Кремля царя Михаила
Федоровича, иначе говоря заключительный акт оперы "Жизнь за царя".
Получив во время своего первого посещения театра представление о
зрительном зале, насытившись зрелищем люстры и занавеса, я во время
следующего своего театрального выезда мог уже все внимание сосредоточить на
сцене и на том, что на ней происходит. А происходило в этом моем втором
спектакле нечто совершенно удивительное - англичанин Филеас Фогг, в
сопровождении своего лакея, совершал в 80 дней путешествие вокруг земного
шара. Понимал я тогда по-французски мало, но сюжет в общих чертах рассказали
большие, и я мог следить за всеми перипетиями.
Давался этот спектакль в том, впоследствии сломанном деревянном театре,
который стоял в двух шагах от Александрийского. В нем давались французские
оперетки, и знаменитая Жюдик сообщала антрепризе особенный блеск. В нашей
семье опереткой особенно увлекался брат Коля, готовившийся тогда в офицеры.
Как мог совмещать Николай ученье в строгом военно-педагогическом учреждении
с частыми посещениями театра - да еще такого, в который едва ли вообще
пускали беспрепятственно кадет, этого я сейчас не смогу объяснить. Но самый
факт увлечения Колей спектаклями опереток и Жюдик не подлежит сомнению, ибо
мне даже запомнились те нотации, которые ему приходилось выслушивать от папы
и мамы. Остается предположить, что кадеты ходили в оперетту инкогнито,
переодевшись в штатское, прячась от начальства в каких-либо ложах, взятых
компанией. Запомнилось мне и то, как Коля делился с товарищами (Ниловым и
Хрулевым) своими восторгами, а к тому же подобные похождения вполне
соответствовали отчаянному характеру брата. Иногда приключения эти имели
своим завершением отсиживание в карцере, если не на гауптвахте.
Возвращаюсь к моему первому спектаклю в настоящем театре, к
"Путешествию вокруг света". Меня не столько заинтересовал тогда сам
кругленький, плотненький, с небольшими бачками Филеас Фогг, заключивший
пари, что успеет в данный срок объехать всю планету, сколько юркий, веселый
расторопный его камердинер Паспарту, который неизменно выручал своего