"Александр Бенуа. Жизнь художника (Воспоминания, Том 1) " - читать интересную книгу автора

Петергофа с его готическими залами и своей узорчатой башней. Факт, что все
эти здания были произведениями папы, что, кроме того, он в годы моего
раннего детства имел по службе какое-то касательство вообще ко всем
Петергофским постройкам, объезжал их, давал распоряжения относительно их
ремонта, что всюду его встречали как "любимого начальника", что многие
придворные служащие были обязаны ему своим местом - это все способствовало
тому, что я Петергоф мог считать своим родным местом. И к этому необходимо
прибавить, что мой отец помнил Петергоф еще в годы, когда Россией правил
Александр I, когда на "Петергофский праздник" (в честь вдовствующей
Императрицы Марии Феодоровны) съезжалось пол-Петербурга. Наконец, многие
члены нашей семьи родились в Петергофе, а два моих дяди и три моих брата
всегда в нем проводили свой летний отдых. Пожалуй, сам царь не обладал таким
ощущением собственности в отношении Петергофа, каким обладал я. Для меня
Петергоф был одним громадным поместьем во всех своих частях абсолютно для
меня доступным и близким. Не входила только в эту мою усадьбу интимная
резиденция Императорской фамилии, огороженная со всех сторон - Александрия.
Туда я в детстве не был вхож, и тем более казалось соблазнительной жизнь за
этой нескончаемой высокой глухой стеной, выкрашенной в "казенные", желтую и
белую краски. За ней и за воротами в ней, охраняемыми пешими часовыми и
казаками на конях, жили царь с царицей и царские дети.
От Петергофа до Ораниенбаума всего десять километров, и соединяет оба
города широкое шоссе, идущее параллельно берегу Финского залива. Теперь с
этой дороги уже почти нигде не видно моря, так как весь берег застроился
дачами, во времена же моего детства в тех местах, где море не заслоняли
парки принца Ольденбургского, собственной его величества дачи, герцога
Лейхтенбергского и графа Мордвинова, там оно открывалось во всю ширь, а на
горизонте, с приближением к Ораниенбауму, все яснее и яснее вырисовывался
Кронштадт с его крепостями и кораблями. Берег этих открытых мест оставался
диким; среди поросших скудной травой песков стояли одни жалкие рыбацкие
хижины или же высились одинокие крепкостволые сосны, расправлявшие во все
стороны свои могучие ветви.
В самый Ораниенбаум, городок убогий и глухо провинциальный, въезжали
через "триумфальные" классического стиля ворота, затем тянулась улица с
очень невзрачными домами, но дальше то же шоссе перерезало сад
Ораниенбаумского дворца - как раз у того моста, откуда начинается канал,
ведущий среди пустынных земель и болот, к морю. Тут Кронштадт виден был
совершенно отчетливо, ибо расстояния до него всего шесть километров.
В Ораниенбауме никто из наших родных в моем детстве не живал, но это не
препятствовало тому, что у меня сложилось к нему какое-то "родственное"
чувство и что он оказывал на меня большую притягательную силу. Вероятно,
поэтому первое же лето нашей самостоятельной жизни мы с женой пожелали
провести именно под Ораниенбаумом, да и впоследствии мы два раза жили в
самом этом чарующем месте.
В детстве меня ожидали разные специальные приманки в Ораниенбауме.
Почему-то там я получал шишки с превкусными орешками, похожими на те
итальянские пиньоли, которые у нас ставились на стол на больших обедах, там
же откуда-то доставались крошечные райские или китайские яблочки, которые не
отличались большой сладостью, но которыми я все же объедался, веря, что они
действительно - из Рая. Более же всего меня пленил самый дворец, широкой
дугой раскинувшийся на холме с двумя грузными павильонами на концах. Этот