"Евгений Бенилов. На море и на суше" - читать интересную книгу автора

нет. Пока я прохожу мимо, он подозрительно таращится, потом плетется
следом - может, ему надо в ту же сторону? Некоторое время мы идем как бы в
связке... спина моя покрывается испариной.
Наконец мужик сворачивает в боковой проход. Я облегченно вздыхаю.
Вскоре начинаются жилые помещения. Становится светло: в стены там и сям
воткнуты горящие факелы - фонарик я прячу в карман. Вокруг снуют пешеходы и
двигаются повозки, запряженные волосатыми коротконогими жуками; коридор
расширяется и становится улицей. В стены вделаны двери (из тараканьих
панцирей) и окна (из мушиных крыльев). На меня никто не обращает внимания:
ну залита у мужика спина кровью - эка невидаль! А я верчу головой и глазею
по сторонам: в подземных селеньях я раньше не бывал.
Чапай сворачивает в переулок, я - за ним.
Здесь народа меньше. На завалинках сидят изможденные старцы; они жуют
губами и провожают меня подозрительными взглядами сквозь захватанные до
полной непрозрачности стекла очков. В груде мусора роются два худосочных,
паршивых муравья. Чапай угрожающе щелкает жвалами, и они бросаются наутек.
Возле входа в продуктовую лавку стоят три парня: к отвисшим губам приклеены
окурки, на щетинистых харях - очки с зеркальными стеклами. Они не шевелятся
и смотрят перед собой, будто меня нет в помине, но когда я прохожу,
отклеиваются от стены и тащатся за мной. Вскоре их шаги приближаются почти
вплотную; я оборачиваюсь и, демонстрируя автомат, резко спрашиваю: "Что
надо?" Повисает напряженная пауза: в зеркальных очках парней пляшет пламя
факелов. Позади меня призывно стрекочет Чапай - мол, чего застрял?
Над нами с треском распахивается окно. Оттуда высовывается морщинистое
старушечье лицо: седые патлы свисают неопрятными сосульками, на подбородке -
тысяча и одна бородавка. "Чаво к человеку пристали, ироды?!" - слышу я.
Парни подают назад... пятятся и исчезают в переулке. "А ты, касатик, иди
своей дорогой пошустрей, - бабка шмыгает носом. - Неча наших вьюношей
смущ-шать..." Я следую ее совету.
Чапай резво бежит вперед. Мимо плывут чадящие факелы, мутные окна; под
ногами хрустит битое стекло. Сквозняк колышет полотнища паутины под
потолком - но пауков вроде не видать.
Наконец Чапай тормозит возле какой-то двери и становится в стойку: тело
вытянуто в струну, две правые лапы, передняя и средняя, подняты. Стараясь не
хрустеть мусором, я подхожу поближе.
Это жилище выглядит богаче соседних: в окнах - крылья пчел, дверь - из
панциря майского жука. Возле входа горит не факел, а толстая сальная свеча -
яркое желтое пламя танцует на сквозняке.
Я машу рукой (Чапай отходит в сторону), пробую дверь (не заперта) и на
цыпочках вхожу в холл. Здесь темно и жарко.
Осторожно прикрываю дверь и крадусь по коридору; Чапай следует за мной.
Слева расположена лестница на второй этаж, впереди - дверь, под которой
видна полоска света. Я подхожу и, сдвинув автомат за спину, опускаюсь на
колени - к отверстию замочной скважины.
В поле моего зрения оказывается голый мужской торс: под жирно
блестящей, смуглой кожей ворочаются мощные лопатки. Поджарый зад мужчины
обтянут штанами из шкуры зеркального червя - в них отражается рой дрожащих
огоньков: наверное, в комнате горят свечи.
Мужчина отступает в сторону, и я вижу Нюту... у меня перехватывает
дыхание. Чапай нетерпеливо покусывает мою руку.