"Кирилл Бенедиктов. Прогулка" - читать интересную книгу автора

гестаповец Рольф ребенка радистки Кэт в незабываемых "Семнадцати мгновениях
весны".
Он попытался пошевелиться. Эффект - нулевой, мышцы не то что не
слушались, а попросту не ощущались. Впечатление, что из функционирующих
органов остался один лишь правый глаз, усиливалось. Сохранились бы
глотательные рефлексы, наверняка бы почувствовал, как от отчаяния и
безысходности сводит горло. "Как же все-таки сильно зависим мы от ощущений
тела, - подумал Антон. - Вот отказали мышцы гортани - и вместо
перехватывающей дыхание паники всего лишь бесцветный мысленный образ. Да, я,
пожалуй, близок к тому, чтобы запаниковать. Неподвижный, беспомощный,
полуслепой, бессильный помочь своему ребенку. Бедная девочка, вон как
надрывается".
Он всегда очень болезненно воспринимал крики дочери. С самой первой
ночи вскакивал с кровати на каждый ее всхлип, опережая медленно
просыпавшуюся Аню. В тех редких случаях, когда Лизоньку не удавалось
успокоить и убаюкать, ходил с ней, орущей на руках, по квартире, бормоча
что-то бессвязное и успокаивающее, чувствуя, как внутри все сжимается от
желания помочь и невозможности понять, что для этого следует сделать. Тогда
в его распоряжении, по крайней мере, был голос.
"Лиза! - попытался произнести Антон. Губы не слушались. Он собрался с
силами и предпринял еще одну попытку. - Помогите!" Ни звука. Ни малейшего
дуновения воздуха - вода, которую от его губ отделяло едва ли десять
сантиметров, так и осталась неподвижной.
Полный абзац, подумал Антон. Одна надежда на то, что истошный Лизонькин
ор привлечет внимание кого-нибудь из собачников. Главное, чтобы нас нашли,
даже не нас, а Лизу, я-то, в конце концов, и до утра могу подождать, холода
ведь почти не чувствую: стоп, почти не считается. Правая рука... правая
рука, которой я не могу пошевелить. Мышцы не слушаются, но я каким-то
образом знаю, что руке холодно: ну-ка, что мешает нам сосредоточиться на
этом ощущении?
Оказалось, ничего. Ну, почти ничего, если не принимать в расчет
постоянный, то требовательно взре-вывающий, то жалобно затихающий Лизонькин
плач. Сначала Антон пробовал напрячь всю волю, чтобы пошевелить хотя бы
пальцами, но скоро понял, что воля в этом деле не главное. Пальцы как будто
существовали только в его воображении: с тем же успехом он мог бы пытаться
пошевелить ими, погрузив в бутыль с жидким азотом. Скорее всего, паралич тут
был ни при чем: если он провалялся на берегу час, а кисть правой руки все
это время находилась в воде с температурой не выше пяти градусов Цельсия,
ничего другого ожидать не приходилось. "Воспаление легких обеспечено, -
подумал Антон хмуро, - а впрочем, мне бы ваши заботы... Что ж, если двигать
правой рукой нельзя, то увидеть ее хотя бы можно?"
Мысленно он приказал себе сосредоточиться и успокоиться. Как ни
странно, получилось, - похоже, отключение моторики тела действительно
усиливало контроль над эмоциями. Так, а теперь посмотрим, распространяется
ли это правило на движение глазных яблок: попробуем скосить правый глаз так,
как никто и никогда в жизни глаза не скашивал, так, что станет слышен хруст
мышц хрусталика... и еще немного... ну вот, молодец.
Ему действительно удалось это сделать, и он бы наверняка обрадовался
своей маленькой победе, если бы не зрелище, открывшееся его единственному
зрячему глазу. Антон наконец увидел свою правую руку.