"Жюльетта Бенцони. Гордая американка ("Женщины средиземноморского экспресса" #2) " - читать интересную книгу автора

отправлении. Александра сунула кондуктору билет и окинула проводника
растерянным взглядом.
- Судьбе было угодно, чтобы я опять свалилась вам на голову, -
вздохнула она. - Скорее проводите меня в мое купе: мне совершенно необходим
отдых.
- Это видно невооруженным глазом, мадам. К сожалению, вы окажетесь
прямо над колесами: это единственное свободное купе.
- Неважно! Кажется, я способна уснуть прямо на гвоздях, как факир.
- Слава Богу, на гвоздях я вам спать не предлагаю, - с улыбкой
отозвался Пьер. - Могу ли узнать, куда вы держите путь?
- В Канны.
В следующее мгновение Александра очутилась в купе, ничем не
отличающееся от того, воспоминания о котором будут сопровождать ее по гроб
жизни. Единственное отличие состояло в отсутствии двери, которая позволяла
бы проникнуть в соседнее купе...
- Не желаете ли чего-нибудь выпить? - предложил проводник. - По-моему,
это вам не помешает, миссис Каррингтон.
- Вы запомнили фамилию?
- О, мадам, вы относитесь к женщинам, которых невозможно забыть, даже
если очень постараться. Однако, если позволите поделиться наблюдением, вы
выглядите страшно утомленной, как после длительного путешествия..
- Так и есть: только этим утром я прибыла из Вены. Можно ли накрыть
прямо здесь подобие ужина: скажем, бульон, омлет? В вагон-ресторан я не
пойду.
- Понимаю, у вас сохранились о нем не очень приятные воспоминания... Я
распоряжусь, чтобы вам принесли все, что вы пожелаете.
- Спасибо. Признаться, первым делом мне хочется глотнуть коньяку.
Предлагая какой-нибудь напиток, Пьер Бо имел в виду горячий чай;
впрочем, он воздержался от замечаний. Воистину, американские дамы совершенно
не похожи на своих европейских сестер, хотя эта разница казалась ему даже
симпатичной: по его мнению, чашка чая могла успокоить разве что англичанина.
Совсем скоро Александра, которой был подан отличный трехзвездочный
коньяк, сняла шляпу и пыльник и стала дегустировать напиток, рассматривая
окрестности Парижа, которые и сейчас произвели на нее не менее удручающее
впечатление, чем в первый раз.
На самом деле она не очень-то соображала, что делает. Первым ее
побуждением после того, как она поднялась с постели, чувствуя еще больше
отчаяния, чем когда ложилась, было справиться о расписании пароходов,
отплывающих в Америку, однако она бросила трубку внутреннего телефона, так и
не дождавшись ответа портье. Что ей делать в Нью-Йорке, где, кстати, не
будет Джонатана, чей дом может встретить ее запертой дверью? Ждать в отеле,
задыхаясь от жары и корчась под насмешливыми взглядами недоброжелателей,
возвращения супруга, после чего, бросившись к его ногам, умолять о прощении
и просить отменить поспешное решение? Что за нелепость! Каррингтон вынес
жене приговор, даже не выслушав ее защитной речи, лишив ее законного права
оправдываться. Хуже того, он нисколько не усомнился в правдивости
репортерского вымысла! Как при подобных обстоятельствах бедняжке не
чувствовать себя оскорбленной? Ей совершенно не хотелось жертвовать
гордостью и защищаться...
Больше всего на свете она не переносила несправедливость. Приговор,