"Артем Белоглазов, Лев Жаков. Да в полымя " - читать интересную книгу автора

выключенными из жизни, из общества. Выброшенные на пустынный берег обломки
кораблекрушения
[вымарано] Двое пациентов регулярно задают одни и те же вопросы: "Когда
я вижу людей, которые ходят на работу и в кино, бегают в парке, играют,
сидят в кафе, дарят цветы любимым, занимаются своими детьми... я не понимаю,
зачем это? Что они делают? Почему? Мне кажется, это ненастоящее - плоская
картинка с фигурками, как в телевизоре. Разве есть у них вкус к жизни? А у
меня? Все в прошлом. Будущего нет, никаких перспектив. Мне незачем жить".
Невозможность получить ответ вновь и вновь приводит больных к
воспоминаниям о катастрофе, приведшей человека к социальной смерти. Картины
пожара заново встают перед взором, с ужасной точностью рисуя подробности
[вымарано] Они испытывают сильную, беспричинную тревогу; страх вызывают
обыденные вещи и действия. Люди боятся выйти на улицу, очутиться среди
толпы. Кто-то, наоборот, подвержен клаустрофобии. Больные отказываются
водить автомобиль, работать, выполнять родительские и супружеские
обязанности... [вымарано] Тело их еще влачит жалкое существование, но в душе
они мертвы. Годы, внезапно вычеркнутые из жизни, не позволяют им
воссоединиться с прошлым, осмыслить трагедию и продолжить [вымарано] Больные
Люди теряют себя, безумие коснулось их с той поры
[вымарано]
Они мертвы - так стоило ли их спасать?

Тогда я впервые крупно поссорился с Ниной. Себе - лишь себе! -
признался, что перегнул палку. Жене ничего не сказал: разговоров на эту тему
мы избегали. Ну а сейчас?
Мертвец, мертвец... Теперь статья явно бы не пользовалась спросом.
Впрочем, я не об этом...

Я отсиживался на даче как зверь в логове. Казалось - охотники обложили
плотным кольцом, развесив везде красные флажки. Банальная паранойя, убеждал
себя. Получалось плохо.
Тема пожарных, вдруг обретя популярность, не сходила со сцены. Ее
мусолили и так и этак, и наконец, словно нехотя, оставили в покое. Но
подспудное брожение продолжалось: обозреватели и спецкоры что-то
подозревали. Нюхом чуяли, кожей, нервами. Их вела профессиональная интуиция,
а она редко кого подводит - интуиция, по сути, тот же инстинкт.
И они были правы. Наверное, правы. Голова пухла от раздумий, я не знал,
как поступить. Не знал...
Неужели пресса взорвется аршинными заголовками? Действительно? Скоро?!
И фотография под ними будет... хотя... Рано говорить об этом.
Нынешние, не выделяясь оригинальностью, все как один были пошлыми, а
статьи - скучными, трафаретными. "В огонь!", "Последний долг Феникса",
"Николаев-Феникс: смерть героя". От слащаво-пышных некрологов болели зубы.
Обыватели рыдали и, причащаясь к высокому и трагическому, преступно
забывали про обратную сторону медали. В давних подшивках можно было
разыскать совсем иные публикации - "Гильотина времени", "Палач", "Жернова".
Но кому это надо?
Я листал пожелтевшие страницы: чужие статьи, свои - много, целый ворох.
А потом раздраженно рвал бумагу в клочки. Вот уже который день мучительно
размышляя - что делать. Как жить? Ради чего? И стоит ли вообще жить?