"Артем Белоглазов, Лев Жаков. Да в полымя " - читать интересную книгу автора Секунда, вторая... Долгие гудки в динамике. Томительное
ожидание. -...балконы! - надрывался мегафон. - Давай, бери трубку! - повторял я как заклинание. - И не говори, что ты сегодня выходной! - Газета "Комсомольская правда", здравст... - Марина, это Лаврецкий. Виноградова к телефону, срочно! Пожар на Ленинском! На том конце провода громко ахнули. Новость брызнула мыльным пузырем, мгновенно разлетелась пересудами. Я слышал, как в редакции кричали: "Виноградова, Сергея!", и отвечали разражено: "Да нет его! Вышел куда-то. А кто спрашивает?" и "Пусть перезвонят!". Слышал взволнованное дыхание секретарши и готов был уже дать отбой, как где-то далеко крикнули: "Идет, идет!". Ладонь взмокла, трубка норовила выскользнуть из пальцев. - Слушаю, - произнес сытый и довольный Виноградов. - Бери ручку и записывай! Ленинский, сто тридцать. Горит жилой дом, сильное задымление и огонь тоже сильный. Материал отдай Закирову, пусть вешает на сайт, а ты звони на пятый, чтоб ехали с камерой. - Погодь, Игорь, - довольство журналиста как рукой сняло, осталась привычная деловитость. - Это же твой дом! - Да, и я не хочу, чтоб этот сраный пожарник вытаскивал меня и других! Задержи его, если сможешь. Натрави репортера с пятого! Пот заливал глаза, я вытер лоб тыльной стороной ладони и метнулся в прихожую. Ботинки - на босу ногу, шнурки - на узел, покрепче. К черту бантики! Сорвать куртку с вешалки и заскочить в ванную, полотенце - под Проклятье! Я-то надеялся мирно дожить до пенсии, раз уж с молодостью не сложилось. Но сейчас... Меня затрясло. Спокойно! Без нервов! Выметайся из комнаты, пока не сгорел к свиньям собачьим! Документы, деньги, что там еще? А, телефон! Распихать по карманам. Теперь - к балкону. Открыть дверь никак не удавалось: шпингалет заело, и пальцы бессильно скользили по железке. В оконной раме торчали кривые осколки: хоть вытаскивай, хоть так лезть - по-любому изрежешься. Вот дерьмо! Зря разбил, при пожаре надо перекрыть огню доступ к кислороду. У-у, бестолочь, не сообразил! Делаешь, потом думаешь. А статейки, значит, писал. Я остервенело дергал ручку. Шпенек наконец поддался, поехал вниз. 4. Олег Пал Палыч, здоровяк каких поискать, втиснулся в дверной проем. Не вошел, а именно втиснулся - с его-то комплекцией можно рельсы кренделем завязывать. И голову нагнул, чтоб не стукнуться о притолоку. Камуфляж расстегнут, в руках - краги. - Тут, Олег? - прогудел. На лбу залегли складки, и перчатки тискает, аж вены взбухли. Лицо мертвенно-спокойное, тяжелое. Нехорошее лицо. Я привстал. Да неужто опять? И не лето ведь - апрель на дворе. Вот тебе, бабка, и Юрьев день - традиционное пожелание спокойных дежурств и сухих рукавов редко сбывается. |
|
|