"Виктория Беляева. Очень женская проза " - читать интересную книгу автора

Анонс


ДЛЯ ЧЕГО ЖИВУТ

Моя любовь к этому человеку

Снились неспокойные сны. Кто-то обижал меня, отбирая нечто очень для
меня важное. В узлы свивала тоска, находившая вдруг ночами, сознанием
беспомощности и одиночества сводила с ума. Я плакала. По утрам не
становилось легче. Ночные страхи сменялись на время однообразными хлопотами,
заполняющими день. В моей грусти не было ничего светлого, ничего
романтического. Бог знает, как я пережила ту зиму - молодая, уверенная в
себе, абсолютно здоровая неврастеничка.
Первый год университета ушел у меня на то, чтобы осознать размеры
пропасти, отделяющей меня от мудрого пыльного мира подлинных знаний. Чем
глубже зарывалась я в книги, чем дольше протирала штаны на жестких стульях
читалки и скамьях лекционных залов, тем гуще становился в голове туман
непонимания. Я завидовала своим однокурсникам, легко и бегло судившим о
достоинствах и досадных промахах авторов, чьи имена вызывали во мне лишь
смутный трепет. Как мне хотелось этого! Верить в пророка-диссидента, считать
Толстого великим занудой, пищать от фильмов Бунюэля и глазурованных страстей
Дали, любить "Одиссею" и не любить "Илиаду", сверяясь с учебниками,
статьями, модными мнениями... На свое горе, мне слишком часто удавалось
отделять чужие мысли от собственных. К концу третьего семестра я отчаялась,
к концу четвертого - успокоилась и смирилась.
Мир, расцвеченный некогда душераздирающими красками надежд, поблек,
обмелел и ссохся. Все становилось на свои места. Отхлынувшая было скука, так
мучившая меня в отрочестве, воскресла и перешла в наступление. Я жалела себя
неустанно, дни проходили в размышлениях о причинах и следствиях моей тоски.
Я зачитывалась сомнительными брошюрами по популярной психологии, с мрачным
удовольствием отыскивая у себя признаки пограничных состояний.
Ежедневность, неизменность происходящего удручала больше всего. День
начинался на кухне, на кухне же и заканчивался - замкнутый круг, банальная
окольцовочка. Утренний чай, который с детства по глупой привычке глотала еще
в полусне, до умывания, лужица заварки на клеенке, давно насиженное место в
щели между холодильником и столом. Добрый покой дома не грел, не радовал.
Вечерами мать жарила рыбу - меня мутило от запаха. Катька презирала мясо,
вредничала, зная главный материн пунктик - питание детей. И мать,
озабоченная Катькиной прозрачностью, потакала ей.
Я непривередлива в еде, но рыбные дни, длящиеся порой неделями,
приводят меня в бешенство. Поэтому иногда я просто готовлю себе отдельно.
Тогда мы с матерью толкаемся на кухне и шипим друг на друга, потому что
трудно не шипеть, теснясь ежедневно на пяти квадратных метрах. А когда туда
же тащится Катька, хвостом вьющаяся то за матерью, то за мной, в зависимости
от того, кто меньше занят собственными мыслями, а следом и отец, который
тоже не очень любит рыбу, а потому идет просить меня приготовить что-нибудь
и на него тоже, - и вот, когда мы вчетвером оказываемся на кухне,
наполненной паром, духотой и дымом отцовского "Беломора", мне уже не хочется
есть. Мне хочется исчезнуть куда-нибудь далеко, чтобы Катька не хватала меня