"Андрей Белый. Москва под ударом ("Москва" #2) " - читать интересную книгу автора

- Что, брат?...
- И ты тут?
На лице у Мандро проступил зеленец сероватый; глаза стали рысьи, а
ноздри расширились; он уже видел, как в чьем-то внимательном взоре лица,
призакрытого взмахами зеленоватого веера, злость и гнушенье: мадам
Эвихкайтен! А Киерко, прорисовав треугольник - Лизаша, Мандро, Трофендорф, -
ухватившись руками обеими за край жилета, в. подмышках, по краю жилета,
награнивал пальцами дроби:
- А я, брат, признаться, не знал, что ты стал гогем-могелем, - ну-те. Я
думал, по-прежнему в Киверцах бегаешь ты голоштанником.
Был гоготок из угла:
- А ты, - вот как: "Подпукиным" ходишь!
И, вдруг оборвавши себя, Николай Николаевич Киерко, дернув плечом,
отступил: с изумленьем вперившись к нему подступившую девочку в белом во
всем, с точно вытертым мелом лицом (до того побелевшим), с кругами огромными
вкруг - не двух глаз: бриллиантов, стреляющих молньей; иль - нет; Николай
Николаевичу, если бы он пожелал себе дать беспристрастный отчет, показалось
бы, что соблеснулися звезды - в Плеяды; Плеяды - вы помните?
Летом поднимутся в небо: пора!
Что пора?
А Лизаша, казалось, что вот, - побежала, бежала, бежала, бежала, -
куда! Но бежала, чтоб выпрыгнуть, чтобы разбить это все: тут сейчас же
(революционеркой считала себя): уничтожить - вот этого, маленького
господинчика, оклеветавшего "богушку", но с таким ей приснившимся взглядом;
в ней сердце рванулось - в "пора"!
Если б им здесь сказать, что они будут оба в годах вспоминать этот миг,
прозвучавший обоим настойчивой властью: "пора"!
Что?
То - длилось мгновение.
В следующие - сердце ножиком острым разрезала боль, потому что
слепивший ей "богушк а" фразой о Киверцах (он не оспаривал Киерки) рушился с
башни, как Сольнес; и рушилось что-то в Лизаше: ведь "он" говорил ей, что
детство провел в Самарканде, а юность - в Москве; и - белела: добел -
прочернел.
В горле ком появился глотательный.
Киерко же стушевался, вкрутую спиной повернувшись к Мандро,
заметавшегося, потому что его поедали глазами.
И кто-то сказал, точно в рупор: десятками ртов:
- Не Мандро: Дюпердри!
А Луи Дюпердри в своей темно-зеленой визитке с растягом, оглаженный,
зеленоногий, на дам загляденье, с ру-мянчиком нежным искусственных кремовых
щек, уж не волос - руно завитое, руно золотое крутил, вздернув кончик такой
завитой эспаньолки; и губки слагал он, как будто целуя продушенный воздух
"Свободной Эстетики".
Кто-то при нем, рукотер и шаркун, представлял его дамам; и Пукин, сияя,
протягивал руку:
- Рр... рад... дд... давно... пп... пп... пп... пп... пора так! Входили
все новые гости.
Казалось, что каждый мужчина - срыватель устоев; и каждая дама - модель
из Парижа; и все здесь - любовники всех; и казалось, что все здесь