"Владимир Беляев. Старая Крепость (Трилогия, книга 1)" - читать интересную книгу автора

блестящих крагах, в коричневых штанах с пуговками у колен.
Даже не взглянув на сбежавшуюся толпу, летчики стали вытаскивать из
аэроплана какие-то продолговатые, обшитые фанерой и обтянутые блестящими
жестяными полосками пакеты. Они укладывали эти пакеты на траву около
аэроплана так осторожно, словно там была стеклянная посуда.
А вскоре на длинном малиновом автомобиле приехали петлюровские офицеры.
Они откозыряли летчикам и первым делом отогнали нагайками от аэроплана
ребят.
Мы с Петькой Маремухой полезли на забор свечного завода. Петька чуть не
разодрал штаны о какой-то ржавый гвоздь. За спиной у нас было тихое,
спокойное озеро, под самым забором шелестел тонкостволый камыш.
Бархатистые его метелочки щекотали нам ноги, а мы, сидя на заборе,
разглядывали распластавшийся на лугу аэроплан. Вот уже петлюровцы
погрузили в свою малиновую машину пакеты. В это время подкатила, гудя
рожком, другая машина. В нее сели летчики и укатили, с петлюровцами в
город, оставив около аэроплана стражу и надев на оба пропеллера зеленые
брезентовые чехлы.
Несколько дней в городе только и было разговоров, что о немецком аэроплане.
На нем прилетел из Берлина бывший военный министр Центральной рады Порш.
Не только в Киеве, но даже и в нашем маленьком городе все хорошо знали,
что Порш - отчаянный жулик, что он украл в министерстве несколько
миллионов, уехал в Германию и на эти деньги купил себе в Берлине, на самой
главной улице, большой красивый дом. И вот теперь он вернулся на Украину
важным нарядным гостем, чтобы проведать своего старого дружка Петлюру.
Вместе с Поршем на аэроплане прилетели немецкие инженеры. Они привезли
Петлюре из Берлина отпечатанные там петлюровские деньги и должны были
помочь ему печатать такие же деньги здесь, в денежной экспедиции, которую
недавно открыли в здании духовной семинарии.
Нашего учителя немецкого языка, худого Оттерсбаха, по прозвищу Цузамен,
приставили переводчиком к прилетевшим из Берлина немцам.
Оттерсбах водил немцев по городу, показывал им крепостные башни, что-то
объяснял, размахивая длинными, как жерди, худыми руками. Он целыми днями
ходил с ними, с утра до позднего вечера.
Вот и сегодня он снова, небось, таскается со своими инженерами, потому и
не пришел в гимназию.
Кто-то из ребят на радостях, что Цузамена не будет, застучал крышкой
парты, словно застрочил из пулемета.
- Тише! - цыкнул на него дежурный. - Прокопович наверху шатается.
Выкатывайтесь-ка лучше на улицу.
Мы выкатываемся. Вместе с нами и Марценюк. Веселое у него сегодня
дежурство. Не надо бегать за мелом и мокрой тряпкой. Доска гак и стоит со
вчерашнего дня чистой, нетронутой.
На цыпочках, гуськом мы пробегаем по сырым коридорам. Во всех классах
тихо. Там уже начались уроки. Через стеклянные двери видны головы ребят,
повернутые, как подсолнухи, в одну сторону - к дубовым кафедрам, на
которых восседают учителя. Голосов почти не слышно.
Сейчас гимназия, с ее узкими сводчатыми коридорами, полутемными нишами,
кажется вымершей. А как страшно небось здесь ночью, когда сторож Никифор,
закрыв на висячий замок парадные двери, уйдет к себе домой, во флигель? В
классах тогда пусто, темно, каштановые ветви царапаются в окна, как совы.