"Андрей Белозеров. Любовь и смерть" - читать интересную книгу автора

Андрей Белозеров

ЛЮБОВЬ И СМЕРТЬ

Декабрь прошлого года. Примерно те числа, когда Митек должна вернуться
с сессии и дать ответ на мое предложение, о котором, впрочем, оба мы
благополучно позабыли. Елки в моем доме нет и не будет. Мать воткнет пару
пихтовых лап в вазу... Одна моя знакомая любила ставить елку, опоясывала ее
гирляндой, весила игрушки, упиваясь предвкушением памятной из детства
сказки. Собирала всех друзей - тайное общество - под елкой, возле кучки
больших и маленьких серебристых коробочек с подарками, а потом страдала от
разочарования - сказки не было. И люди сидевшие рядом, сказки подарить
почему-то уже не могли. Они медленно рвали фольгу упаковок. Я отпускал
глупые шутки и мечтал пойти к столу со жратвой и бухлом. Другой говорил, что
презирает официальные праздники, что может устроить праздник в любой момент,
что такой праздник будет более личным и счастливым... Однако ни разу такого
праздника не устроил... Третья просто скромно улыбалась - она сэкономила на
подарках, никому ничего не подарила и теперь страдала от чувства вины. А
четвертая... той давно уж не было. И сказки все не было и не было, хвойный
запах улетучивался, коричнивели иголки и осыпались, раздражали, впиваясь в
носки. И вот - декабрь прошлого года. В гостях у меня Иришка. Она вполне
мила. С подобными чистыми простыми лицами, на которых мирское не так явно
оставляет росчерки раннего старения и страстей, с мягким взглядом, с
горбинкой на носу - поют в клиросе. Она обычным образом беззвучно бродит по
квартире, сует нос в каждый закуток, как кошка, попавшая в незнакомую
обстановку. Трогает покрытые пылью листочки старого лимонного деревца ни
разу не давшего плодов - листочки мятые, похожи на бумажные из венка. Ведет
пальчиком по телевизору. Доходит очередь до серванта с книгами. Перебирает
корешки "Анжелик" и "Консуэл", закупленных мамой, когда еще не было
бразильских сериалов и многотомных трудов Елены Рерих и Блаватской. Я спешу
оправдаться: - Это все мать... Но Иришке не нужны мои оправдания, она не
видит ничего предосудительного в наличие подобной литературы. Зато вижу я. И
рисуюсь. Подхожу, беру Сартра, потом Камю. Листаю перед ней: "Чума",
"Посторонний". - Вот что нужно читать. Но Иришка не знает таких имен. Не
может оценить мой интеллектуальный выбор, которым я хвастаюсь, я даже не
смешон в ее глазах, как смешон в своих по прошествии времени. Потом мы
ужинаем. Днем у меня случилось празднество - дедов день рождения, и я решаю,
что не плохо бы по этому случаю поправиться - благо, в холодильнике
припасена бутылка. Иришка не пьет и не курит, я же сижу и демонстрирую все
свои "вредные привычки в разумных пределах". По большому cчету молчим,
иногда я изрекаю какой-нибудь гнусный тост за духовное единение или
процветание сибирской культуры. И трахаемся на диване. Диван видал виды -
между его половинами большая щель, мое колено постоянно в нее погружается.
Трахаемся молча, почти беззвучно, и по окончании я не знаю, было ей приятно
или это очередная Иришкина жертва. Чувствую себя отвалившейся от ее тела
черно-бурой пиявкой. Она лежит навзничь, не шелохнется, глаза ее в темноте
открыты, и вроде блестит слеза. Я нежно жму ее к себе и шепчу: - О чем
задумалась, а? О прежнем своем деревенском любовнике? - Давно уже не
думаю... Ты ведь стал моим лекарством от него... Будет ей лекарство и от
меня. Иришка будет все также грустна, перекрасит волосы и напишет: