"Василий Белов. Год великого перелома ("Час шестый" #2) " - читать интересную книгу автора

Что-то будет теперь? Эпштейн, возглавляя сельское хозяйство великой державы,
не ведал разницы между озимым и яровым севом. Конечно же, подобно младшим
своим соратникам Вольфу и Беленькому, Клименко и Каминскому, Бауману и
Каценельбогену, он на все лады раздраконивал и клеймил троцкистов.
Он ничего не боялся.
5 декабря 1929 года его шеф Каганович - этот палач народов - за
несколько минут накидал список из двадцати одного кандидата в состав
изуверской комиссии. Политбюро утвердило. И уже через три дня Яковлев
сварганил восемь подкомиссий, которые тотчас начали разрабатывать
грандиозный план невиданного в истории преступления. В тот же день, то есть
8 декабря, Яковлев стал комиссаром российского земледелия.
В субботу и воскресенье 14-15 декабря все восемь подкомиссий непрерывно
заседали, после чего были поспешно приняты предложения председателя
колхозцентра Г. Н. Каминского - одного из главных подручных новоиспеченного
комиссара земледелия. Речь в этих предложениях шла главным образом о сроках
раскулачивания. Они торопились, дорвавшись до власти! В понедельник и
вторник, 16-17 декабря, шабаш продолжился с новой силой, а в среду, 18
декабря, комиссия уже утвердила проект постановления. В портфель Якова
Аркадьевича легла уютная папка с листами, испещренными теми сатанинскими
знаками, которые программировали жизнь, а вернее смерть миллионов людей.
Они, эти знаки, предрекали гибельный путь для великой страны, в значительной
мере определявшей будущее целого мира!
Да, бумаги были готовы, они ждали, и теперь все зависело от
"шашлычника" или "семинариста", как троцкисты за глаза называли
Генерального. Очередное Политбюро планировалось провести в понедельник, но в
субботу Сталину исполняется пятьдесят. И в его маленькой полукруглой
гостиной в узком кругу, за стаканами с прекрасным красным и белым кавказским
вином наверняка зайдет речь о тезисах Яковлева.
Надвигалась решающая суббота...

* * *

Сталин был раздражен собственным юбилеем и множеством поздравлений,
напечатанных в "Правде". Волей-неволей приходилось подбивать жизненные
итоги, но они, по его мнению, были не столь внушительными, чтобы с легким
сердцем выслушивать и вычитывать пышные славословия. И сегодня, в этот
субботний день, он был раздражен больше обычного. Но чем сильней становилось
это внутреннее раздражение, тем неторопливей были его движения.
Обед, завершенный молча, обидел жену, но Сталин редко замечал не
собственные обиды. А когда замечал, то сразу же забывал их, считая, что в
его положении иначе нельзя. Он так и не ответил ей, кто приглашен на вечер и
в котором часу накрыть стол. Поднялся, с добрым улыбчивым прищуром взглянул
на детей и, слегка косолапя, вразвалку, но довольно проворно ушел из
гостиной в свой маленький кабинетик. Он знал, что недоумение, оставленное
им, немедленно превратится в еще большую обиду, обида перерастет в конфликт,
но, как всегда, не захотел предотвратить все это. Лежа на диване и
просматривая газеты, он попытался погасить раздражение и задремать, но
газетные сообщения не оставили для этого времени. А тут оставалась еще куча
телеграмм, собранных в одно место Сашкой Поскребышевым...
Сталин прямо на ковер отбросил пачку газет, откинулся и закрыл